– Понятно, тогда я уйду, чтобы не мешать. Прости, что на глаза попался и что не Белч, – хочется заорать от обиды и от своих этих чёртовых фантазий. Она не ко мне пришла. И я не знаю, что делать дальше, как только обойти стол и сделать шаг в сторону основного корпуса общежития.
– Стой, – её холодная рука касается моей, забинтованной, и я вздрагиваю, а сердце ударяет изнутри по груди. Наши взгляды встречаются, и мне так больно видеть в её глазах муку.
– Почему ты не сказал? Почему не говоришь правду мне, а остальным без усилий всё рассказываешь? – Шёпотом, словно тяжело даётся каждое слово. Мира отпускает мою руку и отворачивается.
– Почему ты мне не поверил? Почему она была лучше, чем я? Почему ты обманывал меня и клялся в своих чувствах, а потом так легко позволил себе всё это? Почему добивался, когда… всё разрушил? Почему ты сделал это с ней? – Её голос дрожит, а у меня ком в горле. Понимаю, о чём она. Я не могу… не хочу причинять ей боль. Кто рассказал? Она о Флор говорит, и я немею, не в силах что-то ответить.
– Ты сделал это, потому что мой отец приказал? Поэтому Грог был таким спокойным в тот день и не попытался забрать у меня пистолет, а только наблюдал за всем и ждал. Сколько папа тебе заплатил? Что ещё он приказал тебе сделать со мной? Для чего он прислал тебя сюда снова? – Каждый её вопрос ударяет невидимым хлыстом по мне.
Если бы ты знала, как я хочу тебе всё рассказать, но ради тебя не могу. Прости меня… прости, но иначе я не смогу тебя защитить и вытащить отсюда. Прости…
– Почему ты доверял ей настолько, что рассказал о себе правду? Почему был с ней таким откровенным и не доверял мне? Почему не видел, что я старалась уберечь тебя от Оливера и других, сама того не желая? Почему ты ничего не сделал, чтобы остановить её? Почему Саммер выбрал, а не меня? Почему никто никогда не выбирает меня? Почему ты такой же, как все они? Почему я не могу ненавидеть тебя? – Она поворачивается ко мне, и на щеках блестят слёзы.
– Прости…
– Да засунь себе в задницу своё «прости», Рафаэль. Мне ответы нужны. Ответы на все мои вопросы. Но ты их не дашь мне, да? Я не заслужила. И твоё «прости» – это самое противное, что я слышала. Какой у тебя план, а? Чего ты хочешь добиться? В ту ночь… ты, действительно, хотел, чтобы я умерла? Что было правдой? Когда ты лгал? – Она делает шаг ко мне, а меня трясёт от этой близости и разрывающего желания всё рассказать.
Нет! Не могу!
– Если ты хочешь меня уничтожить, и это твоя цель, то сделай это сейчас. Я трусиха и никогда не доведу дело до конца. Так что, если ты планируешь именно это, отомстить мне или же желаешь чего-то ещё, то сделай. Здесь никого нет. Мы одни. Добей меня, потому что я не хочу больше ничего чувствовать. Убей эту чёртову боль во мне. Дотла сожги своей ненавистью, иначе…
Не даю ей договорить. Резко хватаю её за руку и тяну на себя. Секунда, и девушка замолкает в моих руках, позволяя вновь вдохнуть такой родной аромат её волос, ощутить тепло и задохнуться от любви к ней.
– Я не могу уничтожить то, что больше не принадлежит мне… никогда не принадлежало. Я отвечу на твои вопросы… только дай мне минуту побыть вот так, как будто мы вместе… словно вновь ты моя, – шепчу. Жмурюсь и целую её в волосы. Мира всхлипывает и хватается за мою куртку, сжимая её пальцами, давит на рану на груди. И пусть больно, пусть снова будет кровоточить, пусть! Это не идёт ни в какое сравнение, это ерунда по сравнению с тем, как мне хорошо оттого, что не оттолкнула.
Ошибки нельзя исправить, как бы в этом ни уверяли. Они уже совершены. Нет возможности вернуться в прошлое, есть только настоящее, и оно разрушено. А чтобы строить новое, нужно полностью снести фундамент, тогда можно хоть как-то всё поправить.
– Мне плохо без тебя. Плохо оттого, что я сделал с тобой. Паршиво умирать каждый день, но так и не подохнуть. С утра до ночи, с ночи до утра думать о тебе и о той ночи. Я не дам тебе сдаться, Мира, и больше не позволю себе приближаться к тебе, потому что я это отличный способ причинить тебе боль. Я запутался, понимаешь? Тогда… на несколько мгновений я запутался и не поверил… они забрали тебя. Не будет больше подобного, клянусь. Не будет, – поднимаю её лицо к себе, зажимая ладонями, а она бегает взглядом по моему, и губы дрожат.
Как я хочу тебя поцеловать… не имею права. Я причиняю тебе боль, только боль. Прости меня…
– Пошли, – беру Миру за руку и, оглядываясь, тащу за собой. Идёт, как послушная девочка. Моя девочка, доверившаяся снова подонку. Мне.
Ублюдок, отпусти её, не прикасайся к ней! Не думай даже о том, что она будет любить тебя после всего этого дерьма! Она в шоке… до сих пор в шоковом состоянии из-за того, что пережила. А ты пользуешься этим, мразь! Ты пользуешься и тащишься оттого, что больно и хорошо тебе! Эгоист!
Завожу девушку в гущу лесной зоны, и она вырывает руку из моей, опасливо озираясь и делая шаг назад.
– Я больше не верю им. Они смотрят. Они наблюдают за нами, а здесь я услышу их. По шороху листвы и поломанным веткам. В этом месте они не услышат того, что я тебе скажу, – тихо объясняю я.
– Хорошо.
– Что ты хочешь знать?
– Всё… я… Сиен сказала, что это ты… на видео ты. И я думаю, уверяю себя в том, что мой отец заставил тебя это сотворить, чтобы иметь на тебя компромат и шантажировать им, чтобы ты был в его кулаке, как и твоя семья. И все твои слова… всё это только потому, что ты боишься за них, – отрывисто произносит и хлюпает носом.
– Мне сложно сейчас тебе говорить правду, она будет ужасна, Мира…
– Я знаю. Я не верю тебе и себе тоже, поэтому правда была бы как нельзя кстати.
Киваю ей и делаю глубокий вдох.
– Твой отец последний подонок. У меня… он хотел, чтобы ты прошла всё это дерьмо одна и поплатилась за свои действия так, как планировала твоя мать, дойдя до крайности, желала посадить тебя за решётку, если не получит деньги от Эрнеста. Когда меня немного отпустило после наркотиков, и ломка не так сильно причиняла боль, я начал «копать», чтобы вспомнить, где я был и что делал, то узнал многое. Твой отец звонил мне и требовал найти козла отпущения. Я его нашёл, того самого фотографа, который провёл для тебя эротическую фотосессию, и от него узнал, что Саммер была в Женеве, и нет у неё никаких переломов. Об этом я написал отчёт Эрнесту. Вот, – копаюсь в карманах трясущимися от эмоций руками и нахожу телефон. Открываю письмо с его ответом и протягиваю Мире. Я бы не сделал этого, ни за что бы не сделал, но понимаю – ей нужны аргументы, чтобы тоже защищаться. Хотя бы какая-то информация.
Пока Мира читает, бледнеет ещё сильнее, чем это, вообще, возможно. Экран подсвечивает её лицо, по которому катится сначала одна слеза, затем вторая.
Прости…
Я помню всё до единого слова Эрнеста. Они врезались в мою память и ужаснули настолько, что я не мог дышать, а лишь пытался искать вариант, чтобы спасти её. Эрнест, вообще, не собирался ударить палец о палец, чтобы вытащить Миру из этого дерьма. Наоборот, он хотел научить дочь на её же ошибках и дать понять, что жизнь порой преподносит сюрпризы, и она должна сама выбираться из проблем и защищать себя и всё это королевство. Для неё это школа выживания, после которой он сможет доверить Мире ведение своего дела, ознакомив её дальше со всеми нюансами и сотворив из единственной дочери монстра. У меня не было другого выхода, как только связаться с Грогом, который мне показался ещё при первой встрече более человечным и понимающим. Он на самом деле переживал за состояние Миры и за её будущее, и верил в то, что Мира совсем другой человек, а не та, которую лепит Эрнест. Мне было разрешено делать то, что я считаю нужным. Выбора не было. Больно до сих пор, но я ни о чём не жалею, кроме той ночи, в которой я потерял свою любовь.