— Меня ждут в академии, — ответил Дед. — Вы должны меня понять как преподаватель преподавателя.
Директор вздохнул и расписался на каком-то листочке. «Справка об успеваемости» — вверх ногами прочитала Маша. В жидком ряду ее отметок, полученных за три недели учебы, не было двойки Деревяныча.
— Что смотришь? — поймал ее взгляд директор. — Это была воспитательная двойка, за поведение, а не за математику. Хочешь, я ее в дневнике зачеркну?
— Не надо, — сказала Маша, — пускай остается на память.
А директор сказал:
— Ты смотри там, в Москве, не урони авторитет Укропольской средней школы!
— Не уроню, — пообещала Маша, и директор с торжественным видом пожал ей руку, как будто отправлял ее на задание.
Маша вышла в коридор и разревелась. Укропольская жизнь оборвалась неожиданно, как пленка в стареньком городском кинотеатре. Только что герои скакали на конях, сражались и целовались, и вдруг мелькает половинка кадра, на экране белым-бело, а на душе обида, как будто тебя нарочно обманули.
— Выше нос, Муха! Мы еще вернемся, — догнал ее Дед. — Поехали, завезу тебя домой. Соберешь вещи, а там и я приеду.
— А ты куда в мундире, мой генерал? — спросила Маша. Никто не мог заставить Деда надеть форму. Он даже к президенту ходил в штатском.
— К Евгень Евгеньичу в больницу. Его там лечат кое-как: положили в палату на восемь человек; лекарств, говорят, не хватает. Посверкаю погонами, может, его устроят получше.
— Ты как хочешь, но я дождусь перемены и попрощаюсь с ребятами, — твердо сказала Маша.
Дед не стал спорить:
— Но потом — сразу домой! У тебя три часа на сборы.
— А чемоданы? Мама все забрала.
— Попросишь в магазине картонных коробок. Купи, если так не дадут. Да, у нас дома один человек...
— Кто?
— Сюрприз! Хороший человек. Попроси его, пусть поможет книги укладывать. — И Дед как молодой побежал вниз по лестнице.
Маша вернулась в класс. Была математика, хотя чо уже совсем не важно; Деревяныч увидел у нее в руках справку об успеваемости и улыбнулся. Те, кто сидел поближе к Маше, стали шептать: «Зачем тебя вызывали?» — а те, кто сидел подальше, бросали записочки. Деревяныча никто не слушал, и он сказал:
— Алентьева, объясни всем, зачем тебя вызывали, а потом мы с твоего позволения продолжим урок.
Маша объяснила, и сразу по классу побежали шепотки:
— Прямо сейчас?
— Ну, ты даешь, Алентьева!
— На поезде или на машине?
Наташка заревела. С первой парты к Маше подскочила Лена Козырева и повисла у нее на шее. Вот это неожиданность! С Леной они не особенно дружили, просто ходили друг к другу на дни рождения. Ревнивая Наташка обняла Машу с другой стороны, и тогда к ним бросился весь класс. Деревяныч, не дописав на доске формулу, со стуком бросил мел:
— Прощайтесь, математика подождет, — буркнул он и уселся за стол. А потом вдруг встал и над головами обступивших Машу ребят протянул ей свою знаменитую ручку с золотым пером:
— Держи, Алентьева. На память. Учись хорошо, а то отберу.
— Как же так, Дмитрий Ваныч?! — растерялась Маша. Все знали, как Деревяныч дорожит своей ручкой. — Вы же из Гонконга ее привезли!
— Да нет, та ручка сломалась давно, — признался Деревяныч. — Эту я купил в Сочи, хотя она сделана в Гонконге.
Маша подарила Деревянычу свою ручку, тоже неплохую, купленную Дедом в Москве к первому сентября. А с Наташкой поменялась сумками (ведомая давно хотела розовую, как у нее). Тогда все стали меняться с Машей чем попало: карандашами, фломастерами, ластиками, линейками. Боинг в суматохе махнулся дневниками (Маша обнаружила подмену только в Москве). На всех вешей не хватало, и она стала меняться уже обмененными.
Настя Шушкова стояла в стороне и криво улыбалась. Они с Машей соперничали: Настя училась лучше, зато Маша была красивее; Настя играла на пианино, а Маша в пейнтбол, и класс не мог решить, кто из них первая. Теперь первой оставалась Шушкова, и Машу кольнула ревность. А потом она увидела, что у красивого двоечника Воронина красные глаза — неужели плачет, как Наташка?
На перемену выкатились всем классом, толкаясь в дверях. Маша уже ревела хором с Наташкой, и многие девочки тоже плакали. Ее целовали, ей жали руки, причем Петька затесался в очередь целующих девчонок, и Маша даже не стукнула его по губам. Красивый двоечник Воронин топтался позади всех. Маше уже нечего было ему подарить; она пошарила по карманам, нашла платочек и протянула Воронину:
— Утрись и не реви.
— Стану я реветь из-за тебя! У меня конъюнктивит — глазное воспаление, — ответил Воронин, пряча платочек к сердцу. Маша подумала, что в Шушкову почему-то всегда влюбляются тихие аккуратные мальчики, а в нее — шпана и двоечники.
Она ушла, не дожидаясь конца перемены, чтобы не сорвать и следующий урок. На лестнице ее догнали Боинг и Петька.
— А ключ-то! — сказал второгодник.
Да, ключ от подвала остался у Маши. Сегодня все четверо договорились идти в катакомбы. Даже Наташка собралась с духом: ей хотелось еще раз встретить Белого Реалиста и переспросить, может, он чего напутал с женихом.
— А давайте сбегаем! — попросила Маша. — Ненадолго, а? Надо проверить одну мысль. Ну, опоздаете немножечко на урок.
— Мы и прогулять можем, — великодушно согласился Боинг. — А что за мысль?
— Увидишь. Только нужна широкая доска.
— От стола подойдет?
— В самый раз.
Договорились встретиться на черной лестнице.
Маша, чтобы не возвращаться мимо своих, пошла через второй этаж. Там гоняли малыши. На старшеклассницу они смотрели, как пещерные люди на случайно забредшего в их владения мамонта. Машу обстреляли жеваной бумагой и коварно бросили ей под ноги бомбочку с толченым мелом. Она знала эту дурилку и перешагнула безобидный с виду бумажный шарик. По восторженному вою за спиной можно было догадаться, что кто-то пнул бомбочку и обсыпался мелом.
Пока малышня разбиралась, кого бить по шее, Маша справилась с замком и вышла на черную лестницу. Петька с двумя сумками, своей и Боинга, уже ждал у бобрищевской железной двери. Сверху спустился Боинг, стукаясь об углы доской.
— На чердаке взял, — объяснил он. — Иванов туда сволок половину рухляди из подвала.
Доска была что надо: широкая и длинная, от учительского стола. Чтобы протащить ее из подвала в катакомбы, пришлось вынуть из стены все четыре камня.
— Сюда, — Маша посветила фонариком в штрек, ведущий к колодцу.
Мальчишки все поняли.