Долгое эхо. Шереметевы на фоне русской истории - читать онлайн книгу. Автор: Адель Алексеева cтр.№ 98

Граф слушал перебранки, шум, ругань, рассказы уже вернувшихся с фронта. Слушал и молчал…

На стенах домов пестрели голубые и розовые листки с двуглавым орлом: «Призвать на военную службу!..» Откуда-то доносились крики: «Пятки вместе, носки врозь, промеж колен просвету нету! Тиха! Смирна!.. В ружье!»

Появился средь дворовых раненый солдат, большой любитель поболтать, с перевязанной рукой. Он хвалил дух русских солдат, нашу артиллерию – мол, у немцев такой нету, ругал начальников.

– Когда шли по Галиции, – рассказывал, – много кладбищ видели. Офицеры скомандуют: «Песню пой!» – и мы поем. Такой обычай был: возле кладбищ поднимать дух песней, – и солдат запевал:

Солдат маршировал так, что земля отдавалась эхом. Ему подпевали мальчишки, а потом он опять говорил:

– Стойкость и мужество наших солдат известны с давних времен. А имя русское уважалось даже врагами. Когда-то мы тоже дрались с немцами, и ихний король говорил: «Мало выстрелить в русского, надо его еще повалить!»

Наступила осень 1915 года, пошли дожди, развезло дороги. Кашлем сотрясались тела, охватывала осенняя тоска. Однако являлась весть о победе на каком-то участке фронта – и дух поднимался…

Встреча у Фонтанного дома. Граф и Гумилев

Как-то раз (это было в дни войны) Сергей Дмитриевич у ворот дворца столкнулся с человеком в военной форме. Продолговатое лицо, отменная выправка, взгляд больших серых глаз – Шереметев узнал его. Это был учитель его внуков, знаток поэзии, любитель экзотики Николай Степанович Гумилев. Похоже, что он с фронта. Сергею Дмитриевичу хотелось из первых уст услышать фронтовые вести.

Тот остановился, оглядел чуть не все окна Фонтанного дома. Опираясь на палку (он давно уже передвигался с помощью трости), граф приблизился.

– Николай Степанович, рад видеть вас. Вы что, прямо с фронта? Где служите или служили?

– Вольноопределяющимся – в Ее величества лейб-гвардии уланском полку! – ответствовал поэт и рассказал, что прибыл в столицу по печальному поводу. Полковник их части застрелился, а тело его поручено везти ему, разведчику и кавалеристу… Полковник не выдержал… Грязь в окопах, вода, крысы, не хватает винтовок…

Он говорил отрывисто, коротко и время от времени опять взглядывал на окна. Может быть, задавался вопросом: не увидит ли в окне знаменитый профиль Ахматовой, его жены, мучительницы, той, которая никогда никого не любила, кроме себя и поэзии. Кажется, комнатку в Фонтанном доме ей выхлопотала супруга одного из ее поклонников Нарышкина. В кого теперь влюблена Анна?.. Впрочем, у Гумилева тоже сейчас страстный эпистолярный роман с красавицей, решившей, кажется, переделать мир. И все же, кто теперь питает головку Анны, жадную до эрудиции? Шилейко? Он тоже был учителем у шереметевских внуков. Она терпела эту ходячую энциклопедию лишь потому, что он умел толковать и Библию, и Талмуд, но – его сатанинская ревность? Из-за нее Анне придется прекратить видеться с другим эрудитом – Лозинским. Ах, как все они когда-то были дружны в «Бродячей собаке»! Лозинский высокопарно обращался к Анне: «Многомятежно ремесло твое, о Царица!»

Граф сделал несколько шагов вдоль ограды, терпеливо ожидая фронтовых подробностей от Николая Степановича. Ему уже попадалась газета «Биржевые ведомости» с «Записками кавалериста» с подписью «Гумилев». Хорошо написано, однако… Граф задал вопрос:

– А пишутся ли стихи на фронте?

– Ваше сиятельство! – почти торжественно начал поэт. – Стихи это стихия, иной раз пишутся и даже радуют… – и не без высокомерия, оглянувшись, но с чувством прочел:

и – вновь обведя взглядом серых глаз петербургское небо, закончил:

Шереметев был поражен. Он, так любивший Пушкина, даже почувствовал что-то общее у этих двух гениев.

– Хорошо, очень хорошо, – заметил граф. И тоже посмотрел на окна. Показалось, что там мелькнула голова внучки Елены, но отчего она в черном? И в памяти всплыла другая Елена, та, что закончила жизнь в монастыре, – супруга сына Ивана Грозного, из-за которой, кажется, и случилась та страшная история… Что станется с Леночкой? Не может быть, чтобы ее жизни коснулась та трагедия из XVI века… Гумилев вынул карманные часы:

– Пора! Мне пора в часть, – и поклонился, добавив: – Ваше сиятельство, времена наступают суровые, не дай Бог, коснутся вашего семейства, – и он снова поклонился. – Прощайте, Бог знает, увидимся ли еще.

Они расстались и, поистине, навсегда.

Найдется немало критиков, которые упрекнут автора за эту придуманную сцену. Однако такая встреча вполне могла быть. На подобные вопросы когда-то отвечал пушкинист Юрий Тынянов – так заметил: «Где кончается документ, там начинается территория литературы».

Как тут не вспомнить строки из «Поэмы без героя» Анны Ахматовой. В таинственной поэме, полной неясностей, упоминаются капелла мальтийских рыцарей (их было целых 27!), белые стены, зеркала:

К сожалению, в поэме не нашлось места одному славному и деятельному графу – Сергею Дмитриевичу, а жаль… Но белая зала, но клен, посаженный некогда влюбленным в «Соловушку» Николаем Петровичем, всплывал в воображении…

Фанфары и финалы

1

Летом 1915 года, в мае, семейство снова двинулось в Михайловское, подмосковную усадьбу, полученную по майорату Сергеем Дмитриевичем.

Леночка была неудержима, подпрыгивала на своем сиденье и хлопала в ладошки:

– Ура! Меня ждет мой конь! Уж я его побалую, хлебом-солью попотчую! А как буду носиться по полям и лугам!.. Мне, дедушка, запах твоей конюшни больше нравится, чем запах французских духов…

– Ну, еще бы! Конечно, запах конюшни и мне более дорог, чем духи, а от моей «Сметанки» пахнет топленым молоком, перемешанным с шоколадной ее гривой. – Сергей Дмитриевич ухмыльнулся.