Долгое эхо. Шереметевы на фоне русской истории - читать онлайн книгу. Автор: Адель Алексеева cтр.№ 94

Бенуа и Дягилев пришли в восторг от идеи, и дело закипело, выставку решено открыть в Таврическом дворце. На Бенуа Романов произвел, как он писал, «обворожительное впечатление» («Это самый культурный человек, каких я знал», – говорил он). Дягилев, тоже человек удивительной активности, присоединился к поискам портретов – ездил по заброшенным усадьбам, сохранявшим следы великолепия, открывал несметные сокровища и вывозил из провинции целые портретные галереи.

Сергей Дмитриевич внимательно рассматривал привезенные портреты, вспоминая свои, семейные. Там за мраморным столом сидели участники – Голомбиевский, Чулков, Шереметевский В. В. Граф одобрял и выставку в Таврическом, и издание книги. Однако, как человек, действовавший в одиночку, он не любил фигурировать в каких-либо союзах или организациях. Или уже чувствовал приближение «роковых часов» истории? Или опасался чего-то?

Николай Михайлович написал письмо наследнику Николаю II от имени «великокняжеской фронды»: «Знаешь ли ты внутреннее положение империи? Говорят ли тебе правду?

Я решился с одобрения твоей матери и твоих двух сестер сказать – ты находишься накануне новых волнений. Я говорю это для спасения твоей жизни, твоего трона, твоей родины».

В это время уже разнесся слух о Григории Распутине, это имя подрывало уважение к августейшим особам, и окружающие считали, что императрица дурно влияет на царя. Александра Федоровна была в некотором смысле мистической музой Николая, она писала письма, полные восторженной любви, влияла на царя. И тогда великие князья (в том числе Александр Михайлович) написали письмо императору, прося о встрече с глазу на глаз. Вот что было в том письме:

«…я отправил пространное письмо, Ники, высказывая свое мнение о тех мерах, которые были необходимы, чтобы спасти армию и империю от надвигающейся революции… Начало революции следовало ждать никак не позже начала весны… Недовольство растет с большой быстротой, и чем дальше, тем шире становится пропасть между тобой и народом»…»

Когда же великий князь вошел в комнату, то увидел царицу. Защищая мужа, а также больного сына Алексея, она говорила: «Народ по-прежнему предан царю, только предатели в Петербургском обществе – его и мои враги».

Великий князь написал новое письмо:

«В течение двадцати четырех лет, Аликс, я был тебе верным другом и… на правах друга хочу, чтобы ты поняла, что все классы населения России настроены враждебно к вашей политике. У вас чудная семья. Почему бы тебе не сосредоточить свои заботы на том, что даст твоей душе мир и гармонию? Предоставь своему супругу государственные дела…»

Но Александра Федоровна повторяла мужу: «Будь тверд, покажи свою хозяйственную руку. Ты никогда не уставал показывать им свою доброту и любовь – теперь дай им почувствовать свой кулак!» Однако: у кого нет кулака, а есть мягкая ладонь, тот не может управлять так твердо, как его тезка из XIX века или как его отец…

(А судьба Исторического общества закончилась печально. Если бы Шереметев дожил до 1919 года, он бы узнал, что предводитель Русского исторического общества Романов вместе со всеми великими князьями был расстрелян у Петропавловской крепости, несмотря на защиту Горького… Это был мятеж молодых против устаревших. Перед расстрелом великий князь горько пошутил, сказав расстрельщикам: «Берите сапоги, ребята, все-таки царские!..»)

* * *

Шереметев любил, когда в Фонтанном доме появлялись дорогие гости и когда, оставаясь один, перечитывал Пушкина, вспоминал «Бориса Годунова». Как это созвучно тому, что происходит теперь!.. То место, где властителя – вождя – всадника поэт противопоставляет народу, массам. Между ними то мир, согласие и лад, а то, напротив, – свары. Как там в «Годунове»? Что произносит Басманов?

Царь:

– Да, конь иногда сбивает седока… – задумчиво повторял Шереметев и читал далее.

Шуйский отвечает:

При всей любви к Пушкину граф не был согласен с его отношением к Годунову:

Проводив гостей, граф садился в своем кабинете в полной тишине и вспоминал то строки поэта, то – любимого императора. Или перечитывал дневники тех лет:

20 октября 1897 г.

Дневник мой, начатый с того рокового года, дошел до нынешнего дня! Буду его продолжать, чтобы настоящее было неизменно связано с прошедшим… Бог помогал России в Смутные годы. Будем уповать, что посланные нам испытания и превратности – источник обновления.

2 апреля 1899 г.

Я всегда боялся с молодости последних годов столетия. Но теперь, когда переживаю их, еще более сознаю, что мы вступаем на путь новый, хотя играем комедию, будто держимся старого. Кому расхлебывать придется эту кашу – увидим, а заварена она искусственно! Будущий же тенденциозный историк будет толковать, что это течение неизбежное, законное! Это фальшь. Там нет прочности и задатков жизни, а фальшь теперь господствует вместе с ложью, и обе торжествуют… Чужеземное влияние значительно усилилось… По этому пути скат в пропасть…

3 апреля 1899 г.

Этот дневник, начатый в 1894 году, еще при жизни незабвенного Государя Александра III, как бы продолжает непрерывную связь с тем, что было, когда он был жив и правил мудро… И вот на расстоянии 1894–1899 годов, как будто прошло не пять лет, а гораздо больше. Пять лет! И мы переживаем современное положение… И неужели невозможно просветление?…Неужели не вернемся на путь Александра III не на словах, а на деле?

15 апреля

Что-то будет, гнетет мысль об общем положении, поворотный, решительный момент наступает. Куда должна направиться будущая Россия, куда ее повернут теперешние хозяева? И все это «искусственно», а пожалуй потом найдутся историки, которые будут толковать, что это было «неизбежно». Нет, тысячу раз нет! Ведь все после такого наследия было в руках… Только иди прямо и честно по этому пути, без влияний и уловок, без лжи…

Неудержимо захотелось вон – подальше от этой придворной обстановки, от этих людей, и с наслаждением думаю о скором отъезде. Нет, я не гожусь для этой жизни, давно отстал от нее и отвык!..Ценю и помню все доброе, но все же – подальше!..