Долгое эхо. Шереметевы на фоне русской истории - читать онлайн книгу. Автор: Адель Алексеева cтр.№ 82

Любезный друг Иван Михайлович, когда же мы дождемся главного часа в нашей жизни?

Остаюсь верная тебе – Смирная Евгения».

Князь прижал письмо к сердцу и, прыгая по комнате, перецеловал каждую строчку, и на глазах его блестели слезы.

Но потом опять присел к камину, предался литературно-философским размышлениям. Отчего Карамзин написал «Бедную Лизу»? Да оттого, что время стало чувствительнее, оказалось, что не только барышни, юноши умеют плакать, но и даже крестьянки. Не зря один умный человек XVIII век определил такими словами: «Столетье безумно и мудро».

«Захудалый князь». Мало того, что в Москве после ссылки Долгоруких называли «захудалыми князьями» из-за их бедности. Но и во Владимире однажды донеслись эти слова до Ивана Михайловича. Он не рассердился, не загоревал, а твердо и молча сказал себе: «Вы еще увидите, каков я на самом деле. И Шереметеву я нос утру. Он богат, а я – талант!» И стал с того дня взыскательнее и строже. Надобно теперь спешно устроить библиотеку. Как говорил Великий Петр? «Армия у нас есть, флот морской есть. Главное теперь – культура и образование».

Под горячую руку князю то попадался писарь безграмотный, то купчишка, который хотел дом свой возвести меж древними соборами, – теперь тот свозил бревна как раз к мечтаемой библиотеке. Ну и, конечно, понаписал бумагу на имя губернатора, а тот обнаружил прорву ошибок – и устроил целое представление. Писаря и купчишку выставил прилюдно и разразился, словно в театре, целой сатирической речью: «Ты что же, Семен! И ты, Пров Фомич, почто попусту тратите дорогую бумагу?! А вашим бумагам место где? В печке!.. А гусиные перья? Сколько переломали, испортили оперенья у благородной птицы! И желаете еще жить рядом с библиотекой! Да читал ли ты, Фомич, хоть одну книгу, кроме цифирной?..»

Поднялся гогот, шум. Однако купчик нашел какого-то заступника, и тот не только защищал Фомича, но тайно послал жалобу в Петербург. Ох уж эти соглядатаи, доносчики – те же, что во времена его деда! Они уже успели написать на него жалобу!

Долгорукий, страстно увлеченный библиотекой, уже через два-три месяца отстроил хранилище для любезных душе его книг. Он часто приговаривал: «Более всего люблю я читать и писать…» И ревностно следил за тем, как строится библиотека. Проверял стены, полки, окна, и однажды заметил, как плохо законопачена стена, устроил работнику нагоняй.

«Да что вы, ваше сиятельство, хорошо я толкал туда паклю. Не сердись, барин, авось не замерзнут твои книги». – «Да не только о книгах я пекусь, а о людях, которые сюда будут приходить! А ты – авось, авось!»

(С этим «авось» он так часто сталкивался, что, забегая вперед, сообщим два любопытных факта. Князь, сидя у камина, взялся за целую поэму [или иное что?] и назвал ее «Авось». А спустя годы Пушкин [да-да, Александр Сергеевич, в молодости ему довелось прочесть поэмку «Авось»] резюмировал: «Ежели бы князь не сочинил ее, я бы непременно взялся».)

Всем книгам, привезенным из Москвы, и тем, что уже были, нашлось место в библиотеке: французские и немецкие, русская азбука, учебники Магницкого и Смотрицкого, и даже нотные листы с музыкой Россини и Моцарта. Сам Долгорукий, обладавший абсолютным слухом, когда-то вместе с Бортнянским певал арии, и Мария Федоровна слушала его со вниманием. Во Владимире иной раз он певал в церковном хоре…

«Захудалый князь»? И все его сродники, сосланные Бироном на Север, лишенные собственности, усадеб и накоплений, – «захудалые люди»? О, нет!

Вспоминая о них, князь Иван Михайлович довольственно глядел на библиотеку, на подновленные улицы, оштукатуренные церкви, и на лице его вспыхивало горделивое и высокомерное выражение.

Разве дело только в деньгах? Внук Ивана Алексеевича и Натальи Борисовны сам, своей головой и силами поднялся наверх, до Гатчины и малого двора, был директором императорских театров, артистом и т. д. Он и теперь бывает в близких местностях, непременно заглядывает в местные театры.

А потом возвращается к своей ненаглядной Евгении-Нине, они садятся у камина и распевают дуэтом арии и русские песни. Да, их двухэтажный каменный дом с великолепным камином стоит и красуется над рекой Клязьмой, и живут в нем любовь, поэзия, музыка и мечты:

Мало того, что князь деятелен, что мост через Клязьму цел, что Золотые ворота блестят, привечая гостей, что дом его – украшение города, тепло для обитателей. «Захудалый князь» почти всегда весел. И в друзьях его – не только предводитель дворянства, его дочь, не только «отцы города», но и простые люди. К примеру, с добрым дачным соседом они посиживают летними вечерами у камина, философствуют, читают стихи.

Есть у князя богатый родственник – граф Николай Петрович Шереметев, но не своими силами, а везеньем он всего добился (отец женился на богатой и единственной наследнице князя Черкасского). Полюбились друг другу граф и актриса Жемчугова, только где же радость? Озабочен он вечно богатством, а как захворала актриса – впал в меланхолию, слег. Говорят, уже угасает… Читал ли он, граф, вирши Долгорукого (князя?), хотя бы те, что посвятил он любимому Кускову?

Князь все еще губернаторствовал во Владимире, когда до него дошел слух о кончине графа Николая Шереметева, с которым они несколько враждовали. Однако, узнав о его смерти, князь пригорюнился – ну-ка потерять любимую Жемчужину, Соловушку, и самому последовать за ней!.. И еще написал несколько строк:

(Как они изложены графом С. Д. Шереметевым в журнале «Старина и новизна»)

Во времена Пушкина на сценах блистала балерина Авдотья Истомина. Она пользовалась неизменной любовью публики и сводила с ума молодежь, в особенности офицеров. В числе поклонников Истоминой находился некоторое время даже Пушкин, который воспел ее талант в «Евгении Онегине»: