Вербовщик. Подлинная история легендарного нелегала Быстролетова - читать онлайн книгу. Автор: Иван Просветов cтр.№ 79

Страница

После XXII съезда бывший фронтовик и лагерник Александр Солженицын передал машинописный экземпляр своей повести «Щ-854. Один день одного зэка» в редакцию «Нового мира». Согласовывали ее долго, переименовали в «Один день Ивана Денисовича», печатали – с личного одобрения Хрущева. 18 ноября 1962 года 97 000 экземпляров журнала развезли по киоскам и разослали подписчикам по всей стране. Издание с «Одним днем» стремительно исчезло с прилавков, и редакция допечатала еще 25 000. В январе 1963 года повесть вышла в «Роман-газете» 700-тысячным тиражом, а летом – еще и отдельной книгой. Константин Симонов, писатель с высочайшим авторитетом, отозвался о ней с исключительной похвалой:

Еще до того, как имя Сталина исчезло с мавзолея, вчерашние з/к твердо знали, что о «том самом» прошлом писать нужно – непременно и обязательно.

Дмитрий Быстролетов вспоминал, как, сидя над очередными медицинскими переводами, вдруг осознал:

Дмитрий Александрович предложил издательствам наименее острые, как ему казалось, повести – «Превращение», «Пучину» и «Человечность». В «Советском писателе» рукописи рецензировали корифеи соцреализма Кузьма Горбунов и Николай Атаров, а также не понаслышке знавший о репрессиях Олег Волков (отсидел в тюрьмах и лагерях 25 лет, в Союз писателей СССР был принят по рекомендации Сергея Михалкова). Перевесило мнение первых, и «Пир бессмертных» отклонили. ^[403]

То, на что осмелился главред «Нового мира» Александр Твардовский, в других местах повторять не рисковали. Роман «Жизнь и судьба» Василия Гроссмана, рукопись которого КГБ изъял в феврале 1961 года, так и оставался лежать где-то на Лубянке. После XXII съезда КПСС автор обратился с письмом к Хрущеву, но был приглашен к секретарю ЦК КПСС Михаилу Суслову и услышал, что «публикация этого произведения нанесет вред коммунизму, Советской власти, советскому народу». ^[404]

Варлам Шаламов в ноябре 1962 года подал заявку в издательство «Советский писатель», приложив к ней рассказы колымского цикла; ответ был таким:

Дмитрий Быстролетов попытался обратиться «на верх» – в Отдел культуры ЦК КПСС. В декабре 1962 года ему домой позвонил инструктор отдела Александр Галанов.

Человек с очень интеллигентной манерой держаться и усталым лицом – таким Быстролетов запомнился историку Давидсону из редакции «Азии и Африки сегодня», когда они познакомились в конце 1962 года. Бывший разведчик после очередной неудачи не опустил руки и отнес в Литературную консультацию Союза писателей СССР самую, как он думал, благонамеренную из своих книг, указав, что «эта повесть посвящается советским людям – твердым, верящим и преданным, стоящим за правду до конца». «Человечность» рассказывала о том, что и в унизительных условиях, и при искушении властью можно сохранить честность и порядочность. Но ее финальный пассаж – «Подоспел пятьдесят третий год и все последующие перемены. Не будь их, не было бы и этой повести» – оказался уже не ко времени. Едва успевшая проявить себя оттепель закончилась. В октябре 1964 года стараниями консервативной партийной верхушки Хрущев лишился постов первого секретаря ЦК и главы правительства. Идеологический откат не заставил себя ждать.

За публикацию «Человечности» высказался лишь редактор Боборыкин, отметив, что книга обладает несомненными художественными достоинствами, хотя рассуждения на политические темы требуют большей четкости и зрелости. Заведующий Литконсультацией Сеньков указал на неубедительность идейной концепции и, как следствие, неглубокое осмысление чрезвычайно сложной темы. Консультант правления СП СССР Орьев – бывший чекист, сам отсидевший по надуманному обвинению, – фактически вынес приговор:

«Доктора [главного героя повествования] ощущаешь как человека, на котором одеты не только шоры, но и специальные очки локального видения… Святая вера народа в то, что Сталин – великий продолжатель дела Ленина – этого Доктор не видел, не знал? А вдохновение и неисчерпаемая мощь, с какими народ в неизъяснимых трудностях свершал пятилетки, создал гигантский экономический потенциал, распрямился после ужасающих военных ударов, разгромил гитлеровскую Германию, заново отстроил полстраны, – эта система Доктору не была известна? Да, жертвы были страшные, утраты – невосполнимые. Но именно тяжесть утрат обязывает пишущего об этом к предельной точности… Доктор, который сегодня в рукописи, он – не положительный герой. Я не советовал бы знакомить с ним, таким, читателя».

Страница