— Некая мисс Плит… — начал констебль Филлипс.
— Я уже имел удовольствие встречаться с мисс Плит, — перебил Барнаби. — Только не говорите, что мне придется увидеться с ней еще раз!
— Не обязательно, сэр.
— Слава богу!
В комнате нервно захихикали, и констебль Филлипс вяло подхватил этот смех.
— Только я думаю, у нее что-то может быть. Не факты, боюсь, но… соображения.
— О «приливах и отливах чувств»?
— Что-то вроде того, сэр. В общем, кажется, она думает, будто Валентин Фейнлайт, тот, что живет в этом удивительном…
— Мне известно, кто такой Фейнлайт.
— Простите. Что он влюблен в девушку, которая сбежала, в Карлотту.
— Валентин Фейнлайт — гомосексуалист, констебль Филлипс.
— Ой. Я не знал. Простите…
— И на чем мисс Плит основывает столь замечательное допущение?
— Он ходит к дому викария каждую ночь и стоит под ее окнами.
Все присутствующие обменялись насмешливыми, хоть и несколько настороженными взглядами, удержавшись, впрочем, от громких изъявлений веселья. Все смотрели на шефа и ждали, куда подует ветер.
На несколько секунд Барнаби глубоко задумался, потом спросил:
— Это все?
— Да, сэр, — отрапортовал констебль Филлипс, моля Бога, чтобы это было действительно все.
— Хорошо. Дальше?
Прокомментировали распечатки. Барнаби сообщили, что за последние семь дней в больницы и морги не поступало ни одной женщины, сколько-нибудь подходившей под описание Карлотты Райан. Она не обнаружена ни в воде, ни на суше, ни в ходе целенаправленных поисков, ни случайно.
Осмотр речного берега практически ничего не дал. Разве что в кустах нашли пакеты от чипсов, банки из-под колы, старую автомобильную шину, когда-то служившую тарзанкой, и остов детской сидячей коляски. Явился отставной бригадный генерал, председатель местного природоохранного общества, и стал объяснять, что «помойка» образовалась по вине жильцов муниципального дома, которые выбрасывают сюда свой мусор. Раз в неделю территорию убирают волонтеры из общества, но ее снова загаживают всякие там несознательные личности. Вежливые просьбы не свинячить попросту игнорируют. Он настоял, чтобы его докладную присовокупили к полицейскому отчету. Речь идет о добром имени деревни.
Население отозвалось на призыв о помощи, переданный по местному телевидению. Жаждущих просто обратить на себя внимание отбраковывали, но и то, что оставалось, не внушало оптимизма.
Сержант Джимми Эгнью и констебль Малдон, изучив биографию Лайонела Лоуренса, представили самое скучное из всех возможных жизнеописаний. Родился в сорок первом году в Аттоксетере. Гимназия, средний уровень знаний при экзаменовке по пяти предметам, в том числе и по религиозному воспитанию. Далее — пробел. Изучал теологию в Открытом университете. Даже подозрительного увлечения скаутским движением не замечено.
Сержант Харрис, которому было поручено достать запись анонимного звонка, прозвучавшего в ночь исчезновения Карлотты, поведал, что в Кидлингтоне зашиваются, у них по воскресеньям мало сотрудников, но сегодня днем запись будет.
Как и опасался старший инспектор, труды криминалистов, снимавших отпечатки пальцев в деревенской телефонной будке, свелись к пустой трате драгоценного времени.
Барнаби нетерпеливо ждал встречи с мисс Вивьен Кэлтроп из фонда «Каритас», занимающегося расселением юных правонарушителей. Он надеялся поговорить с человеком, который не просто знал Карлотту, но и мог описать ее непредвзято.
Лайонел Лоуренс, который щурился и моргал по-совиному за своими розовыми очками, был хуже чем бесполезен. Отшитый Карлоттой Жакс исходил злобой. Миссис Лезерс считала, что от присутствия девушки страдает ее обожаемая хозяйка, а сама миссис Лоуренс пока была недоступна.
Они приехали на десять минут раньше условленного времени, и Трой незамедлительно этим воспользовался, чиркнув спичкой. Он злился. И на себя, и на эти чертовы сигареты. Пока Морин еще не узнала, что он снова развязал. С грехом пополам ему удавалось удерживаться от курения дома. Короткая, в три затяжки, прогулка перед сном — и он уже мог терпеть до утреннего отбытия на службу. Благодаря полосканию рта, яростной чистке зубов и жеванию петрушки (чуть ли не целую упаковку изводил каждый день) ему пока удавалось скрывать свое преступное пристрастие. Исходящую от одежды табачную вонь он легко объяснял насыщенной атмосферой служебного туалета.
— Пошли!
Трой погасил сигарету и поспешил за начальником.
— У них тут все законно? — спросил он.
Полицейские поднялись по очень грязным бетонным ступеням, потом протиснулись в металлическую двустворчатую дверь цвета хаки. Краска сильно облупилась, а на правой створке внизу имелась внушительная вмятина, как будто кто-то от души ее пнул.
— Да, мы проверили. В их уставных документах фигурируют окружной судья, известный своим интересом к программе реабилитации, два члена Лиги за реформу уголовного правосудия и наш голубчик Лайонел. Финансирование поступает из нескольких благотворительных источников с безупречной репутацией и отчасти от государства.
В конце мрачного коридора висела большая белая табличка: ПРИЕМНАЯ. Буквы были очень старательно выписаны, украшены завитушками и окаймлены гирляндой ярко раскрашенных цветочков. Прикнопленная табличка была помещена в прозрачный пакетик.
В комнате сидела крошечная девушка. Казалось, такую малышку и гулять-то одну не отпустишь, а не то что посадишь принимать посетителей. Волосы ее цветом напоминали перья канарейки, брови украшал пирсинг — серебряные колечки, а говорила она на кокни тонким щебечущим голоском:
— Рсти.
— Здравствуйте, — сказал Барнаби. И почему это секретарши в приемных становятся всё моложе и моложе? — Мы…
— К мисс Кэлтроп на десять, да?
— Точно, — кивнул сержант Трой. Ему было интересно, малютка ли повесила карточку на дверь. — А вы?..
— Шерил. Я вас отведу.
Она проигнорировала зазвонивший телефон, вывела их из здания и провела через гудронированную парковку к шаткому старенькому вагончику на фундаменте из шлакоблоков.
— А вы не очень-то похожи на копа, — сказала Шерил, легко семеня в своих нелепых ботиночках с леопардовыми отворотами и четырехдюймовыми каблуками. Она легонько, по-приятельски ткнула Троя в бок.
— Как же мы тогда должны выглядеть?
— Как он, — она мотнула лимонными кудряшками в сторону старшего инспектора, который плелся сзади.
— Поглядите на меня лет через двадцать, — посоветовал Трой.
— Не-а, — возразила Шерил. — Вы никада стока весить не будете. Вы не из таковских.
Они поднялись по трем шатким деревянным ступенькам. Шерил постучала в перекошенную дверь. Немедленно послышался удивительный, гулкий звук, похожий на густую виолончельную вибрацию. Он проник под дверь, вырвался наружу и теперь дрожал у них над головами.