Эволюция желания. Жизнь Рене Жирара - читать онлайн книгу. Автор: Синтия Л. Хэвен cтр.№ 12

Из-за этой перспективы попасть в STO – быть мобилизованным на Service du travail obligatoire – Жирар как-то испытал сильнейший ужас за все годы войны. У него, как и у многих молодых французов, имелось поддельное удостоверение личности. И однажды он едва избежал ареста. Спустя много лет он во всех подробностях поведал мне, как это случилось.

* * *

Первоначально Адольф Гитлер планировал сровнять Париж с землей (спустя несколько лет он именно так и поступит с Варшавой), но затем возникла идея получше. В июле 1940 года Йозеф Геббельс, глава гитлеровского Министерства пропаганды, объявил, что Париж будет образцовым городом, кипучим и веселым, чтобы жизнь под нацистским владычеством выглядела заманчиво в глазах американцев и граждан других нейтральных стран. Немцы сделали Париж роскошным «досуговым центром» для своих военных и чиновников. Вскоре после начала оккупации театры возобновили работу, и залы ломились от зрителей – и французов, и немцев. Кабаре открывались и процветали. Концерты, на которых в Париже традиционно бывали по нескольку сот человек, теперь собирали тысячную аудиторию. Росли продажи грамзаписей американского свинга и в особенности джаза – то была последняя, почти невесомая ниточка, связывавшая Францию со свободным миром.

В 2008 году в Париже открылась выставка, вызвавшая во Франции шок: 270 цветных фото Парижа, которые сделал в военные годы Андре Зукка, французский фотограф-коллаборационист, работавший для пронацистского журнала «Сигнал». Одна британская газета написала: «По большей части на снимках запечатлен поразительно знакомый город – спокойный, шикарный, удовлетворенный жизнью, обожающий наслаждения и модные наряды. В Париже выставка вызвала недовольство и чувство неловкости именно потому, что она показывает, как под нацистской пятой парижане остаются парижанами и живут обычной жизнью. Они сидят на залитых солнцем верандах кафе на Елисейских Полях. Слегка смущенно щеголяют в темных очках в белой оправе – по последнему писку моды. Ловят рыбу в Сене. Ходят по магазинам… Иногда в эту жизнь вторгаются нацистские пропагандистские плакаты, свастики и горделиво вышагивающие офицеры в немецкой форме. В остальном же люди весело болтают на верандах кафе; дети катаются на роликах и смотрят кукольные представления; у Сены посиживают влюбленные» ⁴⁴.

Казалось, не изменилось ничего – только у колоннады на рю де Риволи реяло много флагов с черными свастиками. Жирар вспоминал, как шел в Сорбонну обычной дорогой и у Люксембургского дворца увидел Германа Геринга – рейхсмаршала Великого германского рейха, второго по значимости человека в руководстве Германии; тот проехал мимо в роскошном автомобиле с гигантским немецким флагом на капоте. Повседневная жизнь Парижа военных лет, примерно в 1940 году, была досрочной капитуляцией духа и воли, чем-то большим, чем завоевание.

Жан-Поль Сартр в эссе 1945 года опроверг утверждения тех парижан, которые принялись переписывать историю нацистской оккупации – изображать ее временем уныния, гнета и непокорного вызова властям. Сартр развеял упрощенные представления, будто по улицам бегали взад-вперед немцы с автоматами наизготовку. Он заявил, что для большинства из тех, кто во время войны жил в Париже, самым мучительным было чувство «нечистой совести» и гадливое осознание, как легко ты подчинился новым правителям. Позднее Жирар описал подобную ситуацию краха в обществе, стирающую необходимые различия, которые оберегают общественный порядок и не дают сообществу выродиться в раздираемую соперничеством толпу: «Распад институтов стирает или схлопывает иерархические и функциональные различия, придавая всему вид одновременно и монотонный, и монструозный» ⁴⁵. Однако в данном случае кризис происходил не только внутри разных составляющих общества, но и внутри каждого отдельного человека, в котором недружно уживались коллаборационизм и сопротивление.

Режиссер-документалист Жан Баронне, куратор вышеупомянутой выставки 2008 года, поделился детскими воспоминаниями о том, как Петен ездил по Парижу в кабриолете «рено»: «Я обратил внимание, какое розовое у него лицо и какие белые усы. Люди в окнах и на тротуарах рукоплескали, кричали: „Vive le Maréchal!“» А было это за месяц до «Дня Д».

* * *

У Школы хартий общий фасад с Сорбонной. Тяжелые черные двери с резными геральдическими щитами и вычурными украшениями расположены чуть левее здания всемирно известного университета, их обрамляет изящный арочный каменный портал высотой примерно в четыре человеческих роста. Казалось, Школа хартий всегда жила в тени Сорбонны: когда, поднявшись по деревянной лестнице, смотришь поверх книжных шкафов, образующих узкие проходы, обнаруживаешь, что даже окна Школы выходят на синевато-серые мансардные крыши соседнего здания. Однако дисциплинированная и слегка чопорная Школа хартий, наводившая на Жирара такое уныние, – дитя хаоса. В годы Французской революции тысячи библиотек, архивов и церквей подверглись разграблению. Революционеры не склонны беречь старину – на то они и революционеры, – и они недоумевали, что делать с миллионами и миллионами книг и документов, от «Персидских писем» Монтескье до указов, подписанных Карлом Великим. По большей части то были средневековые памятники – как казалось многим, пережиток феодализма и тирании. Куда их девать? В 1800 году собрания книг и документов в основном плесневели на складах.