Олег Даль. Я – инородный артист - читать онлайн книгу. Автор: Наталья Галаджева cтр.№ 17

Что такое душа, тоже не знает никто. Даются разные объяснения. Некоторые даже считают, что ее нет вовсе, что она есть эмоции – нечто нервическое. Но практическая медицина против нервных болезней и душевных болезней дает разные таблетки. Что такое душа, мы, конечно, не знаем … Когда-нибудь объяснят и это, но отсутствие ее видно сразу. Так и говорят – бездушные. А когда за дело брался актер Олег Даль, зрители вспоминали, что они существа одухотворенные.

С каждым из нас когда-нибудь придется прощаться, но не каждый сможет сказать о себе, что «чувства добрые я лирой пробуждал». А это не забывается. Если не забывается, значит, он живой. Здравствуй, Олег!

Александр Збруев. Незаменимость.

Москва. 27 июня 1990 г. Литературная запись А. Иванова.

В космически далеком 1960 году мне – в то время учащемуся Щукинского театрального училища – дали прочесть киносценарий, написанный Василием Аксеновым по его повести «Звездный билет». У меня сложилось определенное впечатление о его героях: это были очень узнаваемые ребята. У них был тот же сленг, те же проблемы, те же заботы и радости, что и у реальных моих сверстников.

По сценарию были три главные роли. На одну из них пригласили уже дебютировавшего в небольшой роли Андрея Миронова. Он был из известной актерской семьи: кто не знал и не любил дуэт Мироновой и Менакера? Они были популярнейшими артистами эстрады, что во многом определило выбор Андреем актерской профессии, его творческой судьбы, на две другие утвердили Даля и меня, – студентов, для которых эти роли были первыми.

В те дни, когда мы познакомились Олегу не было и двадцати. Несмотря на такой молодой возраст, у него были печальные глаза, в них скрывалась какая-то тайная грусть, которая манила, притягивала. Он много пел, но и песни тоже были грустными: романсы и какие-то полублатные вещи.

Я всегда считал и сейчас считаю, что утверждение Олега на роль Алика Крамера было не просто прямым попаданием – это было более чем прямым попаданием. Поворот головы, мимика, жесты, пластика, реакции – он был Аликом во всем. Думаю, что это и есть та самая «Жизнь в искусстве», о которой так любят говорить. В каком-то смысле святость искусства: какой ты есть – такой и есть. Без боязни показать свои недостатки, без желания «выиграться полностью». Просто всегда быть самим собой. Мне, например, приходилось играть своего Димку Денисова, а у Олега никакого перевоплощения не было. Вся разница между Крамером и Далем была только в именах. А точнее, в фамилиях, некоторым из-за этого было трудно работать на съемочной площадке: все – артисты, а он – «живой персонаж».

Олег Даль – самое удачное, что есть в картине, я никогда не встречался с ним до съемок, но сначала у меня возникло такое ощущение, что Аксенов был с ним знаком прежде и, зная о существовании студента театрального училища Даля, написал с него одного из персонажей своей повести. А в действительности ничего подобного-то и не было.

У нас принято говорить, что незаменимых людей нет. А Даль, оказывается, незаменим и в театре, и в кино, и на телевидении. Потому что его работа, его энергетика всегда носили печать таинства. Ему не надо было кричать, чтобы самовыразиться или быть заметным. Он просто был непредсказуемым.

В течение всего съемочного периода нашу группу «поджимали» сроки: и на натуре, и в павильоне. А к концу работы над картиной, когда почти все уже было снято и лихорадочная гонка вступила в стадию монтажа, выяснилось, что нужно доснять короткие крупные планы главных героев – что-то там у режиссера не состыковывалось. Сейчас это было бы сделано мгновенно, с одного раза, да и в те годы тоже работали оперативно, но, правда, по старинке делали пять-шесть дублей. И вот на темном фоне встал Олег Даль, которому надо было сказать короткую реплику. Сняли дубль. Зархи решил на всякий случай сделать еще один и попросил Олега произнести текст точно так же. Не тут-то было. Сняли второй дубль – все иначе. Поставили Даля перед камерой в третий раз, и режиссер попросил его произнести фразу так, как он сделал на первом дубле, и не так, как во втором… Третий дубль готов. Все отлично, но сыграно и не так, как в первом, и не так, как во втором. Все были несколько растеряны. В общей сложности в ту смену сняли 21 (!) дубль с Олегом и с единственной его репликой. И он ни разу не повторился!!! Полагаю, что у Зархи был мучительный процесс на предмет того, что из этого материала отобрать в картину. Вот маленький пример Даля-импровизатора, потому что он, конечно, был удивительным импровизатором.

Во время летних съемок в Таллине была еще такая история. Алик сидел у стены собора и плакал, слушая орган! Надо было этот момент как-то «оживить», и Зархи предложил Далю:

– Давай-ка мы тебе сейчас глицерину в глаза накапаем.

Олег удивился:

– Зачем?.. Это же Бах…

И когда заработала камера, у него по щекам градом лились слезы. Это был не технический трюк, а плач его души, сердца…

Таких воспоминаний очень много, и я, не принимая достоинств других актеров, мог говорить и говорить о случаях, связанных с Олегом Далем. Но главное, он был именно таким, каким написал этого героя Аксенов.

Аксенов в ту пору создал удивительную вещь: о молодых людях, о молодых помыслах… Но Зархи – умудренный ас кинематографа – все же был человеком другого поколения. Это сказалось в работе над фильмом, и, наверное, что-то отсюда вытекает. Вот потому-то с годами и мог Даль пересмотреть свое отношение к картине, более критически к ней отнестись. Что касается недовольства и неуютности в творчестве, ощущаемых им особенно в семидесятые, то ведь надо время… Менялось все: обстановка, окружение, люди. Может быть, это не было так явно заметно, но менялся, наверное, и он сам…

Вообще, появление картины «Мой младший брат» связано с двумя именами: Аксенов вывел на сцену жизни этих ребят, и прежде всего Алика Крамера, а Зархи «пробил» фильм. Кому бы еще дали его поставить? Он именно пробил сквозь все, что стояло против, это, конечно, колоссальная заслуга Александра Григорьевича.

В Таллине мы жили поначалу в гостинице «Палас» втроем в одном номере. И Олег нам с Андрюшей Мироновым время от времени в свободные часы показывал всевозможные рассказики, эссе, скетчи, драматические скетчи – это были очень талантливые зарисовки.

Вот и жили мы тогда на съемках. Были мальчишками, которые очень спокойно относились к своему быту, к тому, что в гостинице, например, не было горячей воды. Это сейчас актеру дают билет в «СВ», он катит себе спокойненько на съемки, а тогда мы добирались в Таллин чуть ли не в плацкартном вагоне и жили в довольно спартанских условиях.

Потом нас все-таки «допекло», и мы устроили забастовку: после одной из съемок на берегу моря заявили, что с пляжа не уйдем, пока нас не поселят в отдельный номер с соответствующими коммунальными услугами, вся группа собрала вещи, аппаратуру и уехала в город, а мы остались на холодном песке в плавках и каких-то полугрязных халатах. Через некоторое время приехал кто-то, по-моему, из дирекции картины и потребовал прекратить «эти глупости» (слово «забастовка» тогда не было в употреблении). Мы, конечно, стояли на своем и в итоге добились выполнения наших условий. Вот такой у нас был первый опыт забастовочной борьбы с административными безобразиями. Я даже не помню, кто был инициатором всего этого дела. Возможно, Миронов: он был самым ухоженным и домашним из нас троих. А может быть, Олег. Он был очень требовательным… в этом отношении. Хотя сейчас это не суть важно.