Перевоспитать актрису - читать онлайн книгу. Автор: Юлия Еленина cтр.№ 36

Неужели опять мимо?

Остается тогда только Ломакин.

— А она не рассказывала тебе о враче-аллергологе, который по совместительству являлся большим поклонником таланта Гройсман?

— Нет, то есть к врачу я один раз отвозил ее, но с такой аллергией, какая была у Лены, ничего в этом удивительного.

В принципе, Мажор прав. И, возможно, именно так Ломакин и стал поклонником Гройсман. Она пришла к нему на прием, упомянула, что актриса, он и решил посещениями театра вроде как приударить за ней. Но это только предположение.

И я как раз собиралась им поделиться, но не успела. Мне помешал звонок телефона. Леша посмотрел на экран и вышел в комнату. Возможно, это Ломакин. А возможно, и брюнетка. Так, не стоит об этом думать.

— Еще вопросы есть? — спросил Мажор.

— Пока нет, — ответила я.

— Тогда счастливо, ребятки. Звоните, если что, — подмигнул он мне и поднялся с кресла.

Проводив Гончарова, я вернулась в гостиную. Леша уже снова сидел на диване, постукивая в задумчивости телефоном по раскрытой ладони. Сам скажет или мне спросить?

— Это Ломакин звонил.

Наверное, вопрос был написан у меня на физиономии.

— И?.. — поторопила я Лешу.

— Ждет нас через час у себя на работе. Это в центре.

— Отлично, успеем еще кофе выпить.

Олег Александрович работал в частной клинике и, судя по интерьеру, очень дорогой. Напротив входа рецепция, достойная пятизвездочного отеля, за стойкой улыбчивая девушка-администратор.

— Здравствуйте, — пропела она и стрельнула глазками в Лешу. А вот это уже непрофессионально.

— Мы к Ломакину, — коротко сообщила я, чтобы прекратить зарождающийся флирт.

— Вы записаны? Назовите свою фамилию.

— Полиция! — рявкнула я, а Леша, покачав головой, достал удостоверение.

— Э, второй этаж, кабинет двести двадцать.

Забыв ее поблагодарить, я направилась к лестнице. Кажется, у меня начинается аллергия на брюнеток.

Леша, догнав меня, взял за локоть и спросил:

— Какая муха тебя укусила?

— А какого черта она тебе глазки строила?

— Потом поговорим об этом.

Остановившись у двери кабинета, я постучала и нажала на ручку. Ничего себе, по метражу почти моя квартира. Два стола возле окна. Один пустовал, скорее всего, сестринский, а за вторым сидел мужчина с фотографий, предоставленных папой. Он поднял на нас взгляд и, задержав его на Леше, спросил:

— Алексей Владимирович?

— Да.

— У меня есть полчаса до следующего пациента, — сказал Ломакин, после того как я представилась и мы устроились на стульях напротив Олега Александровича.

— Какие у вас были отношения с Еленой Гройсман? — спросил Леша.

После вопроса на лице врача появилось страдальческое выражение. Так-так, он явно был не просто поклонником.

— Мы любили друг друга, — тихо ответил он.

Чего?

Хорошо, что Мажор решил сегодня не играть в сыщика, а то было бы слишком много потрясений для него за последние дни.

— Извините, Олег Александрович, — деловито продолжил допрос Леша, — но мы проверяли телефон Гройсман, и ваших контактов там не было. А насколько я знаю, влюбленные люди хотя бы обмениваются номерами.

Ломакин поджал губы и недоуменно на нас посмотрел:

— Как это не было? Когда Лена погибла, я находился в другом городе у родителей, но звонил и писал часто.

Простите, товарищ доктор, но придется сейчас спустить вас с небес на землю.

— А вы разве не знали, что Елена состояла в отношениях с Гончаровым Игорем Михайловичем.

Олег Александрович побледнел, потом покрылся красными пятнами и повысил голос:

— Да как вы смеете?!

— Спокойно, — выставил Леша вперед руки. — Я понимаю, что вам это слышать неприятно, но, увы, это факт.

Ломакин тяжело выдохнул и потер виски.

— Мы познакомились с Леной, когда она пришла ко мне на прием. Потом завертелось как-то, я часто приходил на спектакли, но афишировать наши отношения Лена не хотела. Смеялась и говорила, что боится сглазить. А если серьезно, то хотела с чем-то разобраться, по ее словам, и потом мы бы съехались и подали заявление в ЗАГС. Но потом из новостей я узнал, что Лена погибла. Сорваться и сразу приехать я не мог, у меня отец-инвалид, оставлять его одного нельзя, а мать как раз уехала в Польшу к своей сестре. Вернулся я только вчера и узнал, что Лену уже похоронили. И сейчас приходите вы и задаете странные вопросы. Я так понимаю, что вы не считаете ее смерть несчастным случаем?

— Мы разбираемся, — расплывчато ответил Леша.

— Скажите, а Гончаров… Это тот самый?

— Сын того самого, — ответила я.

Несчастный Ломакин. Будет жить с мыслью, что любимая женщина променяла врача на богатенького мажора. Меркантильность правит миром, что поделать. Или все-таки здесь что-то другое?

Леша взял со стола Олега Александровича ручку, оторвал лист для заметок и, написав адрес, сказал:

— После работы подъедете в полицию, скажете дежурному, что вы к капитану Климову. Он запишет ваши показания.

Ломакин кивнул, и мы попрощались с ним. Недовольство на Лешиной физиономии я заметила сразу, но подождала, пока мы устроимся в машине, и только потом спросила:

— В чем дело?

— Вот понимаешь, такое впечатление, что никто не хочет работать. Мы бы нашли Ломакина без Эда и твоего отца, если бы мне просто показали распечатку звонков Гройсман, предоставленную мобильным оператором. Ее заказ — это стандартная процедура. Нет же, когда я спросил, есть ли что-то, то мне ответили, что нет. Лишить бы их разок премии, да с выговором в личное дело.

— Тебя просто бесит, что это папа навел нас на Ломакина, — догадалась я. — Ладно, что скажешь?

— Что Мажору не понравится носить рога, — ответил Леша.

Умозаключение логичное, но я спрашивала о другом. Что хотела завершить Елена перед походом в ЗАГС? Свое сотрудничество с Гончаровым-старшим? Или свой роман с Гончаровым-младшим? Выбирала, выбирала и в итоге выбрала Ломакина? Может, потому, что Мажор ничего большего предложить не мог, а может, потому, что все-таки Ломакин не такой уж и плохой вариант.

Пусть я Гройсман и не знала лично, но, судя по всему, она была не из числа романтично настроенных дурочек. Решила, что лучше влюбленный врач, а не непостоянный Мажор? В целом, выбор разумный, а не сердечный.

— Ивонна, — вдруг начал Леша не предвещавшим ничего хорошего тоном, — а ты мне изменяла в Чехии?

— Что?!