Можно полагать, что Абрамову «светила» перспектива до конца войны воспитывать будущих командиров, писать рапорта с просьбой отправить на фронт и получать в ответ неизменное: «А кто молодёжь учить будет?» Но тут своё веское слово сказала военная контрразведка. Человек с такими данными вызвал естественный интерес контрразведчиков. К тому же в это время происходило серьёзное реформирование спецслужб, и потому требовались люди — разумеется, не абы какие, не из тех, чтоб только «заполнить клетку».
Таким образом, 17 апреля 1943 года (за два дня до «официального рождения» Смерша, но мы уже будем говорить «по-современному»), старший сержант Абрамов был зачислен в отдел контрразведки «Смерш» Архангельского военного округа.
Округ этот, включавший территорию Архангельской и Вологодской областей и Коми АССР, был создан незадолго до войны, в марте 1940 года. На его территории формировались и готовились резервы и маршевое пополнение, то есть, как это трактуют военные энциклопедии, «обученные контингенты военнослужащих различных категорий, отправлявшиеся в организованном порядке из резерва в действующую армию для пополнения частей». 1 января 1945 года Архангельский округ будет переименован в Беломорский, границы его значительно расширятся, а в 1956 году он будет расформирован. Впрочем, это нас уже не интересует.
Гораздо важнее то, что по территории округа проходила Северная железная дорога, по которой к началу Великой Отечественной войны перевозилось порядка восьмидесяти пяти процентов всех грузов в стране. В войну дорога приобретала особое значение: во-первых, по ней шли грузы, доставленные в Архангельск союзными морскими конвоями по ленд-лизу; во вторых, после того, как Ленинград оказался в кольце блокады, а Петрозаводск заняли финские войска и таким образом была перерезана ведущая к Мурманску железная дорога имени Кирова, по Северной дороге пошли и грузы из главного Заполярного порта. В сентябре 1941 года была спешно достроена Сорокско-Обозёрская линия, протяжённостью в 351 километр, связавшая по берегу Белого моря, через глухомань и болота, эти два основных железнодорожных пути — дороги Северную и Кировскую. Понятно, что гитлеровцы делали всё возможное и даже невозможное, чтобы отсечь сражающуюся Россию от её северных морских портов, от союзнической поддержки.
В подтверждение сказанного — всего один эпизод того времени. 16 мая 1943 года сотрудники НКВД по Вологодской области задержали двух диверсантов-парашютистов (в документах они значились военнослужащими 391-го запасного полка Орловым и Дмитриевым). На месте приземления были обнаружены, как значилось в спецсообщении об их задержании, «15 шт. толовых шашек (по 400 граммов) и к ним 24 капсюля-детонатора, 6 шт. электровзрывателей и один прибор для электровзрывания, 3 термитные цилиндрические шашки, 9 штук взрывателей замедленного действия, бикфордов шнур и другие принадлежности для изготовления зарядов и производства взрывов. Кроме того, там же находились ампулы большого размера с зажигательной жидкостью, гранаты Ф-1 с запалами, винтовочные и револьверные патроны…»
.
В общем, экипировка была серьёзная — но и задержанные агенты вполне ей соответствовали. Как выяснилось, перед заброской в советский тыл они закончили специальные курсы диверсантов.
«Объектом их диверсионной деятельности должна была явиться Северная железная дорога, эшелоны с воинскими грузами на участке Вологда — Тихвин. По выполнении задания диверсанты с помощью указанных ниже документов должны были явиться в одну из частей РККА, направляемых на фронт, и перебраться обратно — на территорию, оккупированную немцами»
.
Задачей контрразведчиков Смерша было не дать этим и подобным людям, которых на территорию Архангельского военного округа гитлеровские спецслужбы засылали буквально «пачками», сбрасывая на парашютах или высаживая на озёра с гидросамолётов, выполнить их задания и затем оказаться в рядах воинских формирований.
Фёдор Абрамов начал службу в военной контрразведке с должности помощника оперативного оперуполномоченного, но уже в августе 1943-го был назначен следователем.
Впрочем, его карьера в Смерше могла и завершиться, буквально не начавшись. Не прослужив ещё и месяца, Фёдор, разговаривая с сослуживцами, задал вопрос о том, какой смысл имеет конспектирование приказов Верховного Главнокомандующего? Уточним для тех, кто не знает, что в Советском Союзе было воистину трепетное отношение к этому самому «конспектированию первоисточников». Ты должен был не просто прочитать или изучить какую-то работу «классиков марксизма-ленинизма» и, если есть у тебя такая необходимость, сделать соответствующие пометки, но именно законспектировать, то есть кратко записать основную суть — чтобы потом к этому конспекту никогда не возвращаться. В общем-то, это были формализм и начётничество, а сама «передовая теория», вместо того чтобы творчески развиваться, воистину каменела… Думается, что в подобном отношении к «трудам классиков» кроется одна из причин крушения советской системы: партийные идеологи, говоря по-русски, задолбали народ всеми этими формальными требованиями! Но кто-то наверху был уверен — или просто традиция сложилась такая, и никто уже ни в чём уверен не был, — что всё написанное в книгах надо ещё и непременно конспектировать в рабочих тетрадях.
Ну так вот, только начиная службу в окружном отделе контрразведки, Абрамов откровенно сказал сослуживцам, что дел и без того много — а туг сиди и переписывай приказы товарища Сталина. Какой смысл?!
Кто-то, как говорится, «стуканул» — доложил начальству. Скорее всего, и этот человек был согласен с Фёдором, но попробуй угадай, что у новичка за душой? Умный, толковый — а может, и карьерист, который решил «подставить» товарищей, чтобы потом доложить, что, мол, «не прореагировали»… Как знать?
Вот и доложили (ничего личного!), сняли груз со своих плеч, переложили на начальство. По счастью, в отделе был очень толковый руководитель — полковник, а затем и генерал-майор Илья Иванович Головлёв
[53]. Думается, что и он не был большим сторонником «конспектирования первоисточников», но прекрасно знал установленные «правила игры». Можно предполагать, что он как следует «врезал» новичку tete-A-tete, то есть в личной беседе, объяснив, что не всегда следует публично оглашать свою точку зрения, после чего приказал написать «объяснительную».
Образец самого что ни на есть «верноподданнического» текста, вполне оправдывающего неосторожные слова, прилагаем:
«…приказ тов. Сталина является квинтэссенцией мысли, каждое предложение, каждое слово его заключает в себе столь много смысла, что в силу этого необходимость конспектирования приказа в принятом значении сама собой отпадает.
Я сказал далее, что приказ тов. Сталина представляет собой совокупность тезисов, дающих ключ к пониманию основных моментов текущей политики, и что каждый тезис может быть разработан в авторитетную публицистическую статью. В том же разговоре я обратил внимание собеседника на изумительную логику сталинских трудов вообще, что не всегда можно найти в речах Черчилля и Рузвельта, на сталинский язык, обладающий всеми качествами языка народного.