Закусив губу, принимаюсь разоблачаться, снимая бретели. Поворачиваюсь к нему спиной:
— Расстегните, пожалуста.
— Я за рулём, — говорит он. — Минуту.
Жду. Он припарковывает машину у обочины, поворачивается ко мне и, не возясь, расстёгивает молнию на платье.
— Спасибо.
Стягиваю с себя платье. В салоне делать это не очень удобно, хотя машина просторная. Когда наконец из него высвобождаюсь, аккуратно складываю и кладу на колени.
Ковалевский нажимает кнопку, и окно рядом со мной закрывается. Он берётся за руль и, глядя в зеркало заднего вида, нажимает педаль газа. Автомобиль снова выезжает на дорогу и потихоньку набирает ход.
Обнимаю себя и смотрю вперёд, на ночную, практически пустую, улицу с тусклыми фонарями на обочинах и обилием деревьев. На мне только бельё. Бёдра и ягодицы легонько прилипают к кожаному сиденью. Свет в салоне выключен и дискомфорт я испытываю исключительно из-за того, что ярко чувствую, что не принадлежу себе.
— Я правильно понимаю, что сейчас мы едем в ресторан? — спрашиваю я.
— Да.
— Вы хотите, чтобы я была в нём в белье?
— Да.
— И вы думаете, что таким образом я расслаблюсь и сочту вашу компанию приятной? Интересный подход.
Он молчит. Следит за дорогой. Будто меня рядом и нет.
— Может, я всё-таки оденусь перед рестораном? Там же будут люди. Вы же не хотите, чтобы я вас дискредитировала, верно?
— Это закрытое частное заведение. В зале не будет никого.
— А официанты? А камеры наблюдения?
— Это мой ресторан.
— У вас ресторан без официантов?
— Без.
— Это как? — удивляюсь я. — Самообслуживание?
— Нет. Просто мужчин-официантов в нём нет.
Вздыхаю.
— Это, конечно, очень утешает. Зачем же мы тогда заезжали за платьем?
— Затем, чтобы оно вам понравилось.
— Оно мне нравится.
— Когда женщине платье нравится, ей в нём комфортно.
— А проблема не в платье.
— Весь внимание.
— Проблема в том, что я чувствую себя пленницей.
— Вы и есть — пленница. Но в данном случае для вас это пленение — куда более безопасный вариант, чем если бы вы были сейчас свободны и предоставлены самой себе.
— Считаете, что я должна быть вам благодарной?
— Уверен в этом.
— Вы вообще, я смотрю, очень уверенный в себе человек. На грани с самоуверенностью, не находите?
— Не нахожу.
— Я хочу надеть платье.
— Нет.
— Почему?
— Потому что я так сказал.
Молчим.
Трудно спорить с человеком, которого ты практически не знаешь, во власти которого находишься, и для которого твоё мнение — пустой звук. Пробую зайти с другой стороны:
— А почему вы так сказали?
— Потому что не хочу, чтобы вы надевали это платье.
Прекрасный ответ. Хрен поспоришь, называется.
— А почему вы этого не хотите? — докапываюсь я.
— Потому что в платье вы были куда скованнее.
Даже не знаю, что возразить. Он то и дело ставит меня в тупик. И что самое удивительное — он ведь прав.
— Ну, хорошо, — немного подумав, говорю я. — Что мне нужно сделать для того, чтобы вы разрешили мне надеть снова надеть это платье?
— Исключая минет?
— Чего? — недоумеваю я.
— Я говорю: исключая минет или нет?
Во все глаза смотрю на него и не понимаю, он прикалывается так или что?
Вид у него совершенно невозмутимый, будто он говорит о каких-то скучных финансовых сводках, которые не имеют к нему никакого отношения.
Я так растеряна, что просто не знаю, что и ответить. А он просто молча ведёт машину, то и дело поглядывая то в боковые зеркала, то в зеркало заднего вида.
— Исключая, — наконец выдавливаю из себя я.
— Скажите, кто украл колье.
— Откуда я знаю, кто его украл?
Молчит опять. Да твою ж мать, как с тобой разговаривать-то вообще?!
— Вы можете мне хотя бы рассказать, что это за колье такое? — интересуюсь я.
— Бриллиантовое колье "Слёзы дождя", сделанное в середине восемнадцатого века итальянским ювелиром Умберто Лантольи. Более тысячи карат в общем значении. Номинальная стоимость — четырнадцать миллионов девятьсот тысяч евро. Старинная и очень красивая работа.
Молча перевариваю услышанное и офигеваю…
— Честно, я впервые услышала о нём от вас… — говорю я. — Я правда не имею никакого отношения к этому колье!
Ковалевский поворачивается ко мне и пару секунд внимательно смотрит мне в глаза.
— Вы уверены в этом?
— Абсолютно!
— Прекрасно, — говорит он, и принимается, держа руль левой рукой, правой искать что-то рядом с ручкой переключения скоростей. Нащупывает смартфон, поднеся к себе включает его, что-то проматывает большим пальцем, затем кликает по экрану и показывает его мне.
На фотографии, которую я вижу, я, в сиреневом коктейльном платье, стою в окружении трёх мужчин в деловых костюмах — двух брюнетов-усачей и одного лысого бородача — и пью вместе с ними из бокалов красное вино. Улыбаюсь, глядя на одного из усачей, того, что повыше ростом.
Ковалевский выключает телефон, вновь кладёт его рядом с собой и снова ухватывается за руль двумя руками. По-прежнему невозмутимо смотрит вперёд, на освещённую фонарями и яркими вывесками закрытых магазинов, дорогу.
— Не понимаю, — говорю я. — И для чего вы мне это показали? Что я, по-вашему, не могу во время светского раута выпить бокал вина в компании мужчин? Насколько я помню, моё присутствие там вообще было заданием редакции — я брала интервью у одного из спонсоров модного показа.
— Вы знаете этих людей?
— Которых?
— Тех, что стоят рядом с вами на фотографии, которую мне прислали с полчаса назад.
— Мммм… Нет. В смысле, я их не помню. Ну, то есть помню, но примерно. Это было года два назад — мы просто поболтали и всё. Там много было людей.
— Но вы почему-то стояли именно в этой компании.
— И что? Я была там в окружении очень разных людей. Знаете, как это бывает — перемещаешься по залам с бокалом вина в руке, посматриваешь на инсталляции, фоткаешься, общаешься с разными людьми. Что в этом такого-то? Этот лысый меня вроде бы даже кадрил, насколько помню. Забрасывал слащавыми комплиментами. Ничего между нами не было. В смысле, я потом ушла. В одиночестве. По собственной инициативе. И если не ошибаюсь, даже не застала окончания мероприятия — уехала пораньше, сделав свою непосредственную работу. Не понимаю, в чём проблема-то?