– Он идёт! – хватая ртом воздух, выпалил стражник. – Он идёт, о прекраснейшая жемчужина Баракаша!
В тот же миг в тронный зал ворвался обжигающе горячий ветер, и Карим юркнул в свою бутылку так проворно и быстро, что даже имя его не успели бы произнести.
Жёлтый джинн
Странный густой дым повалил в тронный зал. Клубы его поднялись к золотому потолку. Вдруг стало невыносимо жарко, Эмме показалось, что она как булочка на противне, которую сунули в духовку. В вихрящемся столбе засверкали два ужасных янтарно-жёлтых, точно кошачьи, глаза. Потом из завихрений дыма свились руки и ноги, гигантский живот и голова. На губах джинна играла злобная усмешка. Ничего подобного этой зловещей улыбке Эмма никогда в жизни не видела.
– Приве-е-ет тебе-е-е, Маймун! – оглушительным басом заревел Сахим, воспарив громадным серым облаком под потолок тронного зала. – Скучал ли ты по мне?
– О да! Как по злобным москитам! Как по гноящейся язве! Как по укусу змеи – вот как я по тебе скучал! – Маймун попытался скрыть свой страх, но дрожащий голос его выдал. – Что тебе ещё надо? У нас ничего больше нет, совсем ничего!
– Ха-ха! – злобно засмеялся Сахим. – Уж я что-нибудь найду, не сомневайся!
Дромадер спрятал свою медово-жёлтую голову под трон и тревожно махал хвостом.
Сахим окинул зал хмурым взглядом.
– Да-а-а, и впрямь не-ечем разжиться у тебя, дорогой халифчик! – пророкотал он угрюмо. – Трон у тебя неудобный, ковры твои давно украшают мои хоромы, твои финики в меду ублажают мою утробу, песни твоих жаворонков навевают мне сладкие сны… Ну, разрисованную и вечно ворчащую бабушку можешь оставить себе… Минуточку!
Эмма почувствовала, что ноги у неё стали ватными – Сахим устремил на неё взгляд своих жёлтых глаз.
– Это что там за девочка? – проревел Жёлтый джинн. – Клянусь всеми песчинками великой пустыни! Малявка, бледная, как брюшко скорпиона! Она всегда такая бледненькая или побледнела при виде меня? – И Сахим шутливо приподнял подбородок Эммы, коснувшись его горячим как огонь пальцем. – А волосы у неё жёлтые, как песок! А-ха-ха-ха! – Джинн наклонился так низко, что от его дыхания у Эммы покраснели щёки. – Ты знаешь, халифчик, я люблю всё-ё-ё, что жё-ё-ёлтого цвета, а я, клянусь, ещё никогда не видел де-е-евочки с жё-ё-ёлтыми волосами. Ну, кажется, я знаю, чего мне сегодня пожелать!
Тристан высунул нос из-под подола халата своей хозяйки и тихонько зарычал. Эмма поспешила толкнуть его ногой, чтобы не высовывался. Кто знает, что может вытворить Жёлтый джинн с макароннохвостой собачкой, которая на него рычит?
Но Сахим лишь рассмеялся. Смех его был таким оглушительным, что затряслись колонны, а дромадер испуганно забился под трон, да и застрял там со своим горбом.
– Ага-а-а! Подари мне эту девчонку, халифчик! – проревел Сахим и начал раздуваться. Он раздувался, раздувался и стал таким огромным, что заполнил своим ядовито-жёлтым туловищем почти весь тронный зал. – Сегодня я вообще-то хотел забрать твоего дромадера, халифчик, но девчонка мне больше нравится. И собачку-карлика я тоже заберу, потому что уже трижды триста лет ни одно существо не осмеливалось на меня рычать.
Сердце у Эммы сжалось. С кончика носа капал пот. От страха горло свела судорога, а может, в горле застрял комок. Но тут Эмма не выдержала:
– Что? Да как тебе в голову пришло такое? Это моя собака!
– Не-ет, песчаная головка, не-е-ет. Теперь эта собака моя! – захохотал Сахим. – И ты то-о-о-оже! – И Сахим протянул свою громадную пятерню, чтобы схватить Тристана за вермишельный хвостик.
Тристан увернулся и пулей помчался прочь, как будто у него не четыре, а целых восемь лап.
– Беги, Тристан, беги! – закричала Эмма.
А Сахим опять захохотал. Потом встряхнулся точно мокрый пёс – и из его тюрбана дождём посыпались скорпионы со страшными клешнями и чёрные как сажа пауки-каракурты. Пауки побежали по узорчатым плиткам пола и вмиг оплели Эмму паутиной, замотав её в плотный кокон. А скорпионы, грозно подняв свои страшные хвосты, окружили Тристана и оттеснили к своему хозяину.
– Сахим, отпусти их! – закричал Маймун. – Они же мои гости! Стало быть, они находятся под моей защитой. Отпусти их, а я отдам тебе бочку фиников в меду, последняя у меня осталась.
– Под защитой, ха-ха! Да ты же никого не можешь защитить! Ты даже город свой не можешь защитить! Что ж, попробуй забрать у меня своих гостей! – проревел Сахим. Скорпионы и пауки снова заползли под его тюрбан. – Финики я в другой раз заберу. И дромадера твоего тоже. – И прежде чем Эмма смогла бы освободиться из отвратительного липкого кокона, Жёлтый джинн схватил её и Тристана своими обжигающими пальцами и вихрем умчался, унося свою добычу.
Дворец в глубине песков
Сахим летел так быстро, что Эмма чуть не задохнулась. Горячие пальцы джинна обжигали ей затылок. У Тристана ветром уши чуть не сорвало с головы. Баракаш давно скрылся из виду. Внизу простиралось безбрежное море песка, по жёлтым барханам скользила тень Сахима, похожая на громадную грозовую тучу.
Но вдруг Жёлтый джинн резко замедлил полёт. Он спикировал на скалы, одиноко торчавшие посреди пустыни, и приземлился, крепко шмякнувшись задом о песок.
– А ты ещё больше побледнела, золотистая улиточка! – захрипел он прямо в лицо Эмме. – Что, не понравилось летать? – И Сахим набрал побольше воздуху, так что его щёки сделались круглыми, как две большущие жёлтые дыни, и со всей силы дунул на раскалённый песок. Мельчайшие песчинки взвились в воздух, поднявшись так высоко, что даже солнце скрылось. А у Эммы жутко зачесались глаза и песком забило уши. Тристан подпрыгивал, пытаясь схватить песчинки, пока не набрал полную пасть песку, скрипящего на зубах.
Когда же эти жёлтые вихри наконец улеглись, в пустыне вырос полуразвалившийся дворец. Песок струился из всех его окон и покрывал все стены, точно сахарная пудра тортик. Ворота у этого дворца были такие высокие, что Сахиму даже не пришлось втягивать голову в плечи, пролетая в них. А за воротами был жар, словно в самом сердце пламени, и мрак такой, словно сюда, во дворец, никогда не заглядывал ни единый солнечный лучик. Однако Жёлтый джинн чуть-чуть светился, и в тусклом мерцающем свете Эмма смогла увидеть целые горы золота и драгоценных камней – всё это Сахим награбил за свою долгую злодейскую жизнь.