Но ведь других как-то ждут. Летчиков, космонавтов, спортсменов, в конце концов. Спортсмены постоянно пропадают на сборах. Ведь где-то же такие женщины существуют. Ты будешь меня ждать, Катя-Кэтрин, будешь писать мне письма, станешь декабристкой?
Это все вино. Терпкое, пьянящее. Завтра Вадим встанет и все сегодняшние мысли покажутся самой настоящей чепухой. Но какая же ты…
– Уже поздно, мне пора. Завтра Марго забирать из больницы.
– Да, конечно. Спасибо, что разделил со мной вечер.
Господи, «разделил со мной вечер» – надо уметь так выстраивать фразы. Катя, ты по-человечески говорить можешь? Я бы ночь с тобой разделить хотел, что там вечер…
Она проводила его до двери. Они оба избегали случайных касаний. Боялись сделать ошибку. Но как только дверь захлопнулась – оба привалились к ней спиной, закрыв глаза и прислушиваясь к себе. Она – в квартире, он – на площадке. Как же хотелось прикосновений, безумно, до дрожи.
Это все, конечно, вино.
В сказках все как в жизни
Катя долго не могла уснуть, ворочалась, два раза поднималась, подходила к окну, смотрела в темноту, подносила пальцы к губам, представляя неслучившийся поцелуй.
Он ее волновал. И дело было не в отчетливо ощущавшемся физическом притяжении. Вернее, не только в нем. С Вадимом было спокойно. Он такой обстоятельный и уверенный, что, казалось, способен разрешить любую трудность. Конечно, все это могло оказаться лишь мифом, очередной фантазией. Принимать желаемое за действительное у Кати получалось лучше всего. Но как же хотелось верить, что такие мужчины существуют на самом деле. И как хотелось быть рядом именно с таким. Мечтательница. Уже давно пора спуститься с небес на землю. И верить не тому, во что хочется верить, а тому, что видишь.
Катя уснула после двух, а Пашка вскочил рано – сегодня же мама из больницы приезжает. Ночью ударил мороз, поэтому машина сразу не завелась. Катя стояла у окна и наблюдала за попытками Вадима завести мотор. А потом он поднял голову и встретился с ней глазами. Катя почувствовала, что краснеет, стало немного стыдно, словно ее поймали за подглядыванием. Она чуть кивнула головой, здороваясь, и отошла от окна. Сердце билось часто-часто.
После обеда вернулась Марго. Машина въехала во двор, и Пашка, торопливо натягивая сапоги, куртку и шапку, побежал встречать маму.
Катя в это время хозяйничала на кухне – варила куриный бульон. Марго нужна диета. Сил же, чтобы сразу встать за плиту, у подруги наверняка еще не было.
Когда Катя с маленькой кастрюлькой в руках спустилась вниз, Марго распахнула объятья и втянула ее в квартиру.
– Катька, ты не представляешь, как я рада оказаться дома! Больница надоела хуже горькой редьки. Все-таки не создана я для таких заведений. Проходи, сейчас чай будем пить с конфетами.
– Тебе разве можно конфеты? – Катя топталась на пороге, но Марго тут же увлекла ее на кухню вместе с кастрюлькой.
– Мне нельзя, а тебе можно. – Она вынула из рук Кати кастрюлю, открыла крышку и вдохнула запах свежеприготовленной еды. – Как вкусно пахнет! Ты на беспорядок не смотри, я вещи разобрать не успела еще. Слушай, тут на всех хватит.
– Нет-нет, это вам с Пашкой, у меня дома еще есть.
– Пашку теперь с улицы не утащишь. Он изучает машину Вадима изнутри. Как бы чего не поломал, уже все рычаги повертел и, кажется, собирается сделать пробный круг по двору. Ужас.
– Почему ужас?
– Снесет половину огорода, – засмеялась Марго. – Но вообще, конечно, ему не хватает мужского внимания. Меня поцеловал, пообнимал, наговорил кучу новостей и убежал к Вадиму. Я вот думаю, сложится у них с Себастьяном так же или нет?
– Мне кажется, Себастьян Паше нравится, – осторожно ответила Катя. – Они были за одним столом в новогоднюю ночь, да и на следующий день, когда мы вещи собирали, контакт присутствовал. Абсолютно точно.
– Дай Бог, – вздохнула Марго, – и за духи спасибо.
Катя улыбнулась.
Дверь распахнулась, в квартиру влетел запыхавшийся Пашка.
– Мам! – крикнул он с порога. – Мы сейчас немного покатаемся на машине, можно? По дороге.
– По какой дороге? – переполошилась Марго.
– Да не по большой, а около дома Кондрашовых.
– Только осторожно и чуть-чуть.
– Понял!
И Пашки след простыл. А Марго тяжело опустилась на табурет – не могла еще долго находиться на ногах. Она за последние дни похудела и немного спала с лица. Но оставалась красивой.
– Вот ведь… Своих детей нет, а природу не обманешь.
Катя не сразу поняла, что подруга говорила про Вадима.
– Я ведь, знаешь, в школе была в него влюблена, – продолжила Марго, поймав взгляд Кати, – такой первой девчоночьей любовью. И ужасно ревновала к одноклассницам. Они-то уже были взрослые, с формами, а я так… мелкая, просто соседка. Пару раз видела его целующимся на дискотеке, выбегала на улицу и за углом рыдала.
– А потом?
Марго улыбнулась:
– А потом он после школы уехал учиться, я подросла, появились свои ухажеры, и все. Остались друзьями. И, знаешь, к лучшему. Сама видишь, что друг Вадим отличный, а чем старше становишься, тем больше ценишь такие вещи.
– Да, – согласилась Катя.
– Ну что, я завариваю чай?
– Я не против. Слушай, – Катя посмотрела на подругу, – вчера Себастьян очень интересные сказки рассказывал. Я никогда таких не слышала, и, главное, они к картинам подходят изумительно. Он их где-то нашел или сам придумал?
– Понравились? – Марго отчего-то покраснела, поднялась с табурета и загремела посудой.
– Очень. Я заслушивалась.
– Это я сочинила.
– Ты?
Марго кивнула.
– Как же тебе в голову пришла такая замечательная идея?
– Да как-то само собой получилось, даже не знаю как. Стали вдруг приходить на ум разные истории. Сначала одна, потом другая… и понеслось. Придешь с работы уставшая, расстроенная – или пациент вредный попадется, или какую-нибудь гадость скажут, или денег на обувь Пашке не хватает, посидишь-помечтаешь, придумаешь сказку про вредный репейник, и вроде полегчает. А пока пишешь – весь этот мир видишь, он будто живой перед глазами стоит.
– Ну надо же…
– Да я в больнице три коротеньких истории написала, делать все равно было нечего. Хочешь, почитай. А я пока бульон твой поем.
– Очень хочу.
– Блокнот на журнальном столике лежит, бери и приходи.
Катя ушла в комнату и долго не возвращалась. Марго уже и чай заварила, и конфеты достала, и бульон с куском курицы съела, а Кати все не было. И только потом она поняла, что в этом же блокноте черновик особенной, недописанной сказки. Вот глупая! Как же она об этом забыла?