Последняя дуэль - читать онлайн книгу. Автор: Эрик Джагер cтр.№ 17

В наши дни люди мыслят стереотипами о мрачном Средневековье, где насилие было едва ли не нормой жизни и даже за преступление не считалось. Это так, порой средневековые жертвы изнасилования были вынуждены вступать в брак со своими насильниками, спасая себя от бесчестья, а их — от смерти. А семейное насилие и вовсе не считалось чем–то противозаконным, ведь никто не избавлял жён от исполнения супружеских обязанностей, и двенадцатилетним девушкам, выданным замуж за мужчин в несколько раз старше себя, следовало быть готовыми к тому, что мужья востребуют с них этот должок. В военное время многие женщины подвергались насилию, как, например, французские дворянки во время Жакерии — массового восстания в конце 1350‑ых годов, или пленные бретонские монахини, изнасилованные английскими солдатами в 1380 году.

Однако средневековый свод законов и сохранившиеся протоколы судебных процессов показывают, что изнасилование считалось тяжким преступлением и каралось смертной казнью. Французский закон, распространяющийся и на Нормандию, обычно следовал римской практике, трактуя изнасилование, как насильственное половое сношение с лицами, не связанными брачными узами, караемое смертью. Филипп де Бомануар, знаток французского права XIII века, уверяет, что за изнасилование полагалось такое же наказание, как за убийство или измену, а именно: «волочение с последующим повешением». И даже в военное время полководцам частенько приходилось сдерживать пыл своих вояк, как это было с английскими солдатами, захватившими Кан в 1346 году. Им под страхом смертной казни были запрещены посягательства на честь любой горожанки, хотя многие военные этот приказ попросту проигнорировали.

Отношение народных масс к изнасилованию сильно разнилось. Придворные поэты прославляли рыцарей, как защитников дамской чести, а феодальная аристократия рассматривала изнасилование, как «самое страшное преступление». В то же время, во многих поэмах и сказках рыцари волею судеб лишают девственности низкородных девиц, попавшихся им на пути. Якобы сам король Эдуард III в 1342 году изнасиловал графиню Солсбери (история довольно сомнительная, но имевшая в ту пору широкое хождение). Мало кто из средневековых дам осмеливался высказаться против мнения, что женщинам даже нравится, когда их берут силой. Кристина де Пизан в своей книге «Город дам» (1405 г.) писала, что «изнасилование не доставляет женщинам ни малейшего удовольствия. В действительности, изнасилование — величайшее горе для них».

Преследование и наказание за изнасилование зачастую зависели от социального статуса жертвы и её политического веса. Во Франции женщин, осуждённых за менее тяжкие преступления, вроде кражи, зачастую приговаривали к смертной казни, тогда как обвинённые в изнасиловании мужчины отделывались лишь штрафом — компенсацией, которая выплачивалась даже не самой женщине, а её отцу или мужу. Потому что изнасилование считалось не столько сексуальным насилием над женщиной, сколько имущественным преступлением в отношении мужчины — её опекуна. Судебные документы тех времён показывают, что священнослужители, занимавшие церковные должности, неизмеримо чаще обвинялись в подобных преступлениях и зачастую избегали серьёзного наказания, заявляя о «привилегиях духовенства», которые давали им право быть судимыми не светским, а церковным судом.

Обстоятельства преступления, в том числе и отсутствие каких–либо свидетелей, зачастую затрудняли доказательства факта изнасилования в суде. И во Франции жертва женского пола, независимо от её социального статуса, не могла выдвинуть подобные обвинения без поручительства мужа, отца или опекуна мужского пола. Многие жертвы изнасилования отступали перед угрозами насильников навлечь бесчестье и позор на их семьи, предпочитая промолчать и не предавать преступление огласке. Поэтому, если в теории изнасилование и считалось тяжким преступлением, предусматривающим суровое наказание, то на практике оно часто оставалось безнаказанным, не преследовалось по закону и даже не предавалось огласке.

Сразу же после жестокого нападения Маргарита осталась один на один со своей болью и позором: «в тот день, когда с ней случилось сие несчастье, мадам Карруж пребывала в замке в полубессознательном состоянии, не зная, как заглушить своё горе». В те жуткие часы одиночества, должно быть, в голове Маргариты эхом отзывались слова сквайра, призывающие её хранить молчание. Скоро вернётся её свекровь вместе со слугами. Как же ей поступить?

Ле Гри угрожал Маргарите самым страшным позором для женщины её положения. Среди знати на первом месте была честь, хуже смерти считалось только бесчестие. Особо ценилась женская честь — репутация верной, целомудренной жены. Угрозы Ле Гри особо уязвили Маргариту, ведь измена её отца французскому королю нанесла тяжёлый удар по доброму имени Тибувилей. Возможно, угрожая, сквайр и рассчитывал на то, что её смутит это пятно на репутации семьи. Не исключено даже, что, намечая себе жертву, Ле Гри думал, будто забота о чести семьи гарантированно заставит Маргариту промолчать из боязни запятнать её снова.

Если Маргарита обвинит Ле Гри, ей будет трудно, а то и вовсе невозможно доказать преступление. Помимо нехватки улик, у сквайра имелось ещё одно преимущество, он был фаворитом графа Пьера и мог рассчитывать на то, что суд в Аржантане встанет на его сторону, а вот Маргариту, дочь предателя и жену самого несносного графского вассала, непременно заподозрят во вранье. Ле Гри также имел влияние при королевском дворе и числился одним из личных сквайров государя. Если же дело рыцаря и его жены будет рассматривать светский суд, то Ле Гри, имевший духовный сан в малоизвестном ордене, мог сослаться на привилегии духовенства и ходатайствовать о переносе дела в церковный суд.

Кроме того, Ле Гри предупредил Маргариту, что Карруж может убить её, если она расскажет ему об изнасиловании. Ревнивый, подозрительный и вспыльчивый рыцарь вряд ли поверит ей, а вместо этого может вообразить, будто она тайно изменяет ему с Ле Гри или каким–либо другим мужчиной. В ярости мужья порой убивали своих благоверных, заподозрив их в прелюбодеянии, и даже выходили сухими из воды, ведь преступление в порыве страсти оправдывалось недостойным поведением супруги. Ли Гри на собственной шкуре испытал, насколько ревниви подозрителен Жан, и, вероятно, подозревал, что со своей супругой Карруж тоже не особо церемонится. Возможно, Ле Гри имел все основания полагать, что Маргарита побаивается мужа, и рассчитывал сыграть на этих страхах, советуя ей промолчать.

Однако, несмотря на угрозы насильника и весьма туманные перспективы добиться справедливости, Маргарита отказалась отступить перед лицом скандала и прочих опасностей, которые повлечёт за собой огласка. Вскоре после нападения она, желая отомстить сквайру, приняла решение открыться мужу, едва тот вернётся домой. Она прекрасно запомнила час, когда Жак Ле Гри заявился в замок. Запоминая важные детали, Маргарита готовилась не только к неизбежным допросам членов своей семьи, но и к ужасающему публичному порицанию, которое наверняка её ждёт, когда эта позорная тайна получит огласку.

Молчание Маргариты, которого так добивался Ле Гри после совершённого насилия, продлилось всего несколько дней, пока Жан де Карруж не вернулся из Парижа, 21 или 22 января. В день преступления, спустя несколько часов после того, как двое нападавших покинули Капомесниль, госпожа Николь вернулась из своего короткого путешествия в Сен–Пьер–сюр-Див. Но свекровь Маргариты была последним человеком на земле, которому бы она доверила ужасную тайну. В результате, испытывая, должно быть, величайший стресс и смятение, Маргарита молчала вплоть до возвращения мужа.