— Пяти вам мало?
— Вы с ума сошли! Вы мерзкий тип!
Она начала хныкать, обхватив голову красивыми руками, сидя в совершенно новом, шикарном, только чуть поношенном замшевом пальто.
— Вы все время лжете!
— Нет, я не лгу!
— Вам так хочется стать шестой?
— Что вам сказать? Я ничего не знаю.
— В этом купе было шесть человек. Остаетесь вы одна. Другие тоже ничего не знали. Их уничтожили потому, что они ничего не знали. На этот счет мы согласны с вами. Тогда скажите то, чего вы не знаете.
Она отрицательно мотала головой. Малле полистал розовую папку и бросил в корзину рядом с собой.
— Желаю удачи, — сказал Грацци. — Продолжай.
Он вышел из-за стола с ощущением тошноты. От усталости или от отвращения.
— Ну, как она там? — спросил Таркэн.
— Через час-два расколется. До полудня.
Грацци сел в кресло перед столом, положив ногу на ногу» с записной книжкой в руках.
В утренних газетах писали об убийствах Кабура, Элианы Даррес и Риволани. В своем 38-м автобусе Грацци заметил, что пассажиры оглядывались на здание филиала «Прожив», в котором работал Кабур.
— Новости поступают со всех сторон. Два дня назад все они могли быть использованы. Но теперь…
— Итак, что тебе стало известно?
— Во-первых, «Прожин». В субботу кто-то позвонил на коммутатор, чтобы узнать адрес Кабура. Мужской голос. Утверждал, что является их клиентом и готовит список для отправки рождественских подарков. Вероятно, именно таким образом он и нашел бедолагу.
Грацци отмечал галочками ответы в своем блокноте.
— Затем Риволани. У него были долги.
— У меня тоже, — сказал Таркэн.
— Даррэс. Во время обыска у нее в квартире обнаружили выписки из банковских счетов, но не саму чековую книжку.
— Ну и что? Вероятно, кончилась, и она не успела получить новую. А ты что думаешь?
— Досадно то, что я где-то видел эту книжку.
— Где же?
— У нее дома, когда подобрал ее сумочку в лифте. Кажется, я положил потом сумочку где-то в комнате.
— Ребята не Отдела опознаний не впервые что-то теряют. Тупицы! Остается позвонить в банк.
— Звонили. Жан-Луи говорит, что у нее на счету 200 или 300 тысяч и все в порядке, кажется.
— Тогда оставь меня в покое с твоими домыслами. Мы только запутаемся. В любом случае он в наших руках.
Спустя 45 минут, что-то около 10 часов, позвонили из Марселя: никаких следов Роже Трамони в Приморских Альпах. Отель, в котором ежегодно останавливался официант, находился в Пюже-Тенье. Прочесали все пансионы такого рода в департаменте.
Приметы Трамони были направлены в отделения полиции: среднего роста, 37 лет, волосы густые, шатен. По мнению Таркэна, этот человек и получил 700 тысяч франков на улице Круаде-Пети-Шан.
— Никаких следов новых купюр, — сказал Грацци. Номера купюр были сообщены им накануне, в 5 часов.
Теперь они уже известны всем — 14 купюр по пятьсот новых франков.
— Даже если нам подфартит, раньше, чем через день-два они не появятся в обращении. Это — псих. Возможно, он и не станет их менять, — сказал Таркэн.
— Мы вызвали из Авиньона мать маленькой Бомба, чтобы она приехала для опознания дочери. В конторе, где та работала со вчерашнего утра, никто не хочет этим заниматься. Ее почти не знали. К тому же этот подлец так изувечил ее, что и мать родная не узнает.
— Дальше, Грацци.
— Она убежала из конторы около 4 часов, как сумасшедшая, неизвестно почему. Об этой малышке, к несчастью, мы ничего не знаем. Ни друзей, ни знакомых в Париже. Документов при ней не было, как и у Кабура. Только фотографии в комнате. Ее обнаружили около десяти вечера. Габер наконец-то напал на ее след, но опоздал минут на 15. Ее убили в 9 или 9.15 вечера. Появись Жан-Луп чуть раньше — и она бы осталась жива. Таксист запомнил пальто. Ему кажется, девушка была очень красива. Тот отвез ее вместе с парнем на улицу Бак. О последнем — ничего не известно.
— Что еще?
— Ничего. Ничего существенного. В баре Марселя хозяева говорят, что Роже Трамони был из тех, кто увлекается игрой, не участвуя в ней. Он принимал ставки на бегах и отмечал, кто сколько выигрывает. Записывал номера всех проданных лотерейных билетов. Когда кто-нибудь выигрывал десять тысяч франков, говорил: «Это я мог бы выиграть. Деньги уплыли у меня из-под носа».
Грацци закрыл книжечку, заметив, что для этого есть определение.
— Знаю, — сказал патрон. — Мазохизм.
У него самого в это утро было помятое лицо мазохиста. Грацци встал с места, сказал: ладно, когда его возьмут, он сам им займется, а так как патрон не среагировал, спросил:
— Что вас беспокоит, печень или что другое?
— Пушка, — сказал Таркэн. — Красотка, задушенная в поезде, и пистолет 45 калибра с подпиленными пулями не вяжутся друг с другом. И еще одна вещь: как мог он быстрее нас найти тех, кто ему мешал?
В 11 часов 30 минут ощущение близкой победы проникло в коридор и комнаты инспекторов, а через внутренний телефон — в кабинет патрона, от патрона к главному начальнику, затем к следователю Фрегару. Это было торжество без всплесков, без громкого смеха, без грубых шуток, потому что вскоре, за несколько минут до двенадцати, от оптимизма не осталось и следа, лишь одна горечь, о которой каждый предпочел бы забыть. С точки зрения Таркэна, который, логически мысля, всегда полагал, что любое дело об убийстве включает убийцу, жертву и свидетелей, вообще не осталось никакой надежды
В 11 часов 20 минут контролеры с «Марсельца» вспомнили человека, похожего на Роже Трамони. Он стоял в проходе поезда.
В 11.30 кассиры с улицы Круа-де-Пети-Шан признали по фотографии человека, который предъявил выигрышные билеты к оплате, официанта из бара. Значит, это был он. И находился в Париже. Теперь оставалось лишь искать его по отелям, провести обычную проверку документов.
— Он не мог уехать из Парижа вчера до 10 или 11 часов вечера из-за малышки. Но ведь у нас есть еще Гароди. Она наверняка имеет для него такое же значение, как и остальные. Он захочет убить и ее тоже. Значит, он еще здесь.
Такое же впечатление было у всех, кроме, быть может, Таркэна, который думал о пистолете, и у Жан-Лупа, который был занят лишь своей головоломкой, в который раз рассеянно допрашивая жену электронщика.
В 11 часов 40 минут позвонили из администрации на ипподроме. Четырнадцать купюр обнаружены в кассах Венсенна после воскресных заездов.
— Этот псих — себе на уме, — сказал Таркэн. Он мог бы обменять деньги в магазинах, но тогда на него обратили бы внимание. Риск быть схваченным возрос бы в четырнадцать раз. А вот скачки — это прорва. Он жаден и сделал четырнадцать ставок по 500 франков. Во время дневных заездов открыты десятки касс. Так что надо лишь переходить из одной в другую. Да и народу столько, что никто не обратит внимания.