«В 1826 году власть получила достаточно эффективный на первых порах инструмент надзора за обществом и своим собственным аппаратом. Круг обязанностей Третьего отделения был, как известно, очень широк — от “распоряжений” по делам высшей полиции до сбора сведений “о всех без исключения происшествиях”. Штат этого учреждения немногочисленный: 20 человек на момент создания и 58 при упразднении, но, исполненный служебного рвения, обладал достаточным опытом для своей работы. Главноуправляющий Третьего отделения А. X. Бенкендорф, будучи человеком светским, все текущие дела доверял директору канцелярии своего ведомства, профессионалу высочайшего класса, М. Я. фон Фоку, который взял с собой большинство прежних коллег по Особой канцелярии Министерства полиции и Министерства внутренних дел, существовавших при Александре I. Помимо Третьего отделения, мозгового центра политического сыска, деятельность которого была строго засекречена, тайная полиция получила и “явный” исполнительный орган — Корпус жандармов»
[10].
О личности графа Бенкендорфа, работе Третьего отделения и службе жандармов можно рассказывать немало, но нас интересует только контрразведывательный аспект, который в данной организации отнюдь не являлся главным. К тому же, как мы говорили, спецслужбы по-настоящему умеют хранить свои секреты, а потому документальных сведений об этой работе, о заграничной и внутренней агентуре Третьего отделения почти не сохранилось. Известно, что проживающими в России иностранцами занималась его так называемая 3-я экспедиция и что при Департаменте полиции, к которому в 1880 году перешли функции упраздненного Третьего отделения, было создано специальное подразделение, именуемое «Заграничная агентура». Их возможности в определенной степени использовались для проведения контрразведывательной деятельности, хотя гораздо больше охранные структуры интересовались разного рода революционерами и террористами. Неудивительно — разведывательная служба в те времена пребывала на совершенно ином уровне, нежели это будет в XX столетии, и противодействие ей, скорее всего, было достаточно адекватным…
В соответствии с российскими законами государственной изменой считались преступные действия российских граждан — от тайной переписки с неприятелем до предательской сдачи крепостей, — совершенные во время войны. Поэтому как самостоятельное подразделение военная контрразведка в России XIX века возникала лишь во время вооруженных конфликтов, да и то не всякий раз.
Столь одностороннее понимание существа вопроса нередко приводило к весьма плачевным результатам. В частности, отсутствие, говоря современным языком, контрразведывательного обеспечения Польской армии позволило начаться предательскому и кровавому восстанию в Варшаве в 1831 году.
Главнокомандующий Польской армией цесаревич Константин Павлович, как и его брат Александр I, любил поляков, но, в отличие от подозрительного по характеру покойного императора, очень им доверял. Великий князь буквально выпестовал Польскую армию, прекрасно ее подготовил и вооружил, а потому наивно был уверен в ответной любви и преданности к нему поляков. Но в польских полках служило немало офицеров, воевавших под знаменами Наполеона за воссоединение и призрачную независимость своей отчизны и, мягко говоря, не питавших теплых чувств к Российской империи… К тому же личность цесаревича — несдержанного, своевольного, грубого и капризного, да еще и выказывающего полное презрение к конституции Царства Польского, — импонировала далеко не всем. Участники собраний на офицерских квартирах и в казармах не только мечтали о возрождении независимой Польши, но и ругали великого князя, искренне желая от него избавиться…
Вспомните седьмой пункт «интересов» той самой неудавшейся Тайной военной полиции, которую учреждали генералы Васильчиков и Милорадович: «…какие разговоры и суждения имеют место среди офицеров». Если бы Константин Павлович знал про эти разговоры, то не был бы столь доверчив и благодушен.
Всё же отзвуки антиправительственных «суждений» в конце концов дошли до великого князя, но, как и в деле декабристов, власти, которые он представлял в Царстве Польском, «распорядиться» информацией не сумели — можно предположить, что она была не очень убедительной. В результате цесаревич чуть было не поплатился за свою доверчивость жизнью, погибли некоторые из ближайших его сотрудников. Мятеж, созревший в казармах, выплеснулся на варшавские улицы и вскоре охватил буквально всю Польшу… Начавшееся 17 ноября 1830 года восстание было разгромлено только в начале осени 1831-го: 26 августа, в годовщину Бородина, русские войска штурмом овладели Варшавой, а 20 сентября остатки разбитой повстанческой армии бежали в Пруссию, где были разоружены.
И Польша, как бегущий полк,
Во прах бросает стяг кровавый —
И бунт раздавленный умолк, —
писал Александр Сергеевич Пушкин, но от того не легче: восстания вполне можно было избежать…
Про Восточную войну 1853–1856 годов, более известную как Крымская, вообще говорить не хочется… Кажется, из всех наших спецслужб тогда хорошо сработала только «научно-техническая разведка», представленная «косым Левшой» Н. С. Лескова, тульским оружейником, подковавшим блоху и сообщившим, что «англичане ружья кирпичом не чистят!». Увы, и его не услышали! А в остальном — планы и действия союзников, вторгшихся на русскую территорию, были для нашего командования полнейшей неожиданностью, тыловые казнокрады действовали с поразительной наглостью, вследствие чего армия нуждалась буквально во всем… Война в итоге завершилась позорной сдачей Севастополя, гибелью флота, фактической потерей Черного моря и унижением России…
Как сказал В. О. Ключевский: «История ничему не учит, а только наказывает за незнание уроков». Прошло двадцать лет и, как свидетельствуют И. И. Васильев и А. А. Здано-вич в своем труде «Защита военных и государственных секретов России до начала XX века»
[11], «когда в самом начале русско-турецкой войны 1877–1878 годов нашему командованию стали известны факты об организуемых извне разведывательно-подрывных акциях против основной Дунайской армии, все свелось к рекомендациям офицерскому корпусу усилить бдительность и по возможности своими средствами противодействовать замыслу противников, действующих в интересах англичан…». В работе этой приводится очень интересное письмо, которое 4 мая 1877 года начальник полевого штаба Дунайской армии генерал-адъютант А. А. Непокойчицкий направил курьером командиру 12-го корпуса генерал-лейтенанту П. С. Ванновскому, кстати, будущему военному министру (1882–1898). Предупредив адресата о коварных планах неприятельской разведки, Артур Адамович делает следующий вывод: «Имею честь покорнейше просить учредить самый бдительный надзор за всеми лицами, не принадлежащими к армии… К сему считаю долгом присовокупить, что желательно было бы, дабы начальники отдельных частей подтвердили своим офицерам о необходимости быть при настоящих серьезных обстоятельствах сдержанными и с посторонними лицами должны уклоняться от разговоров, имеющих военный интерес».