– Командир, может, попробуем запустить движок? – спросил бортмеханик.
– До Хабаровска уже рукой подать, не будем экспериментировать. Считаю риск неоправданным.
Да сейчас уже вряд ли получится. За бортом нулевая температура, масло в двигателе за это время загустело. Внизу уже знакомые места пошли, Павел летал на Хабаровск уже не в первый раз.
Прошли над дальним приводом. Павел доложил диспетчеру:
– Наблюдаю на локаторе, курс правильный. Полоса по приему готова.
– Понял, свободна.
Ближний привод. Уже видна ВПП, огни, машины скорой и пожарной. Наверняка на вышке КДП сейчас с биноклем и руководитель полетов и диспетчеры. У аварийного самолета могут случиться и другие проблемы, и худшая сейчас, если не выйдут шасси. Выпуск и уборка производится гидравликой, но насос электрический, который тоже мог сгореть. У молнии напряжение в миллионы вольт и сотни ампер. На такой случай жизненно важные электросистемы дублированы, но бывают отказы всей электрики. Остаток топлива великоват, но нарезать круги, вырабатывая, тоже опасно. Второй мотор работает почти на пределе, на двух тысячах четырехсот оборотов и давлении наддува одна тысяча сто миллиметров ртутного столба. Практически взлетный режим, температура на верхней границе нормы, что масла, что головок второй звезды, она самая термонагруженная.
– Выпустить шасси!
– Есть шасси!
Механик включил тумблера выпуска. Загорелись лампочки, шасси выпустились, встали на замки. Да это понятно без лампочек, по легким толчкам, их ощутилось три, по количеству стоек. Высота меньше и меньше. Полоса мокрая, резко тормозить нельзя, самолет и так пытается развернуться влево. Толчок, это основное шасси коснулось полосы. Штурвал плавно от себя, еще толчок, носовое колесо коснулось бетона.
Павел нажал тормоза, убрал газ правому мотору до минимальных. Вместо нормальных семисот метров проехали почти до конца полосы, но не выкатились. Диспетчер по рации не удержался, нарушил правила переговоров:
– Молодцы, парни! Занимайте четвертую стоянку.
С полосы съехали на рулежную дорожку, механик погасил посадочные фары. Свободная взлетно-посадочная для аэропорта – очень важно. Самолеты подходят к месту назначения с минимумом топлива в баках, тогда меньше пробег, проще посадка. Минимума хватает, чтобы уйти в случае необходимости на запасной аэродром. А сейчас самолеты кружили в воздухе, и как только Павел освободил полосу, диспетчер дал «добро» на посадку первому в очереди. Таким бывал самолет с наименьшим запасом по топливу. Пока Ил-14 медленно ехал по рулежной дорожке, от полосы уехали «скорая» и пожарная машины. Нечего пассажиров пугать, раскраска у автомобилей специфичная, вызывает беспокойство.
Вот и стоянка. Зарулили, заглушили мотор. Стюардесса открыла дверь, к самолету вручную подкатили трап на колесах. Пассажиры стали спускаться. Довольно быстро подошли наземные службы – инженер, механики, мотористы. Целая делегация. Поставили стремянки, открыли капоты, осмотрели мотор. Павел и сам не уходил, ждал результатов.
– Изоляцию пробило. Можете полюбоваться.
Павел поднялся по стремянке. На проводах видна извилистая черная отметина от удара молнии. Кто его знает, как повел себя провод, начни запускать мотор в полете экипаж.
Павел дух перевел, значит – решение было принято правильное. Сдал полетные документы. Экипаж ушел в гостиницу отдыхать, а он писать докладную. Все же не катастрофа и не авария, но летное происшествие. Будет комиссия, вины Павла не найдут, что подтвердит акт осмотра моторной установки инженером. Но все равно неприятно, нервы были на пределе весь полет после удара молнии.
Обошлось, не упрекнули, даже благодарность получил за правильные и грамотные действия экипажа.
Проводку заменили быстро, после опробовали двигатель. Он запустился легко. Прогрели до рабочей температуры, погоняли на всех режимах. Работает без нареканий. Проконтролировали работу других систем, в первую очередь электрических цепей. Инженер поставил подпись о готовности самолета. Пока экипаж отдыхал, самолет заправили, облили противообледенительной жидкостью, основу которой составлял спирт.
Утром экипаж занял места, запустил моторы, прогрел. От здания аэропорта – нового, красивого, с колоннами, в духе сталинского ампира, только что сданного в эксплуатацию, потянулись пассажиры. Началась посадка. Все места заняты, стюардесса закрыла дверь.
– Терек, я борт 48151, разрешите рулежку?
– Разрешаю.
Аэропорт имел позывной «Терек». Аэродромов было два. Один, называемый «Центральным», имел полосу в 2 500 метров, бетонную. Второй неподалеку, для местных авиалиний, имел полосу в 970 метров. В случае необходимости можно было приземлиться там. На полетной карте отмечены все аэродромы, пригодные для посадки, даже с грунтовой полосой. Когда прижмет, сгодятся и они.
Перед взлетом и в процессе его самый оживленный радиообмен с КДП.
– Терек, я борт 48151, разрешите занять полосу.
– Борт 48151, разрешаю.
Вырулили на взлетную полосу. Впереди два с половиной километра бетонки, для взлета надо всего пятьсот метров. Полоса явно построена с прицелом на более тяжелые самолеты. Немного позже оказалось – турбовинтовые и реактивные.
Удерживая самолет на тормозах, вывели моторы на нормальный взлетный режим, по фюзеляжу дрожь побежала. Температура масла и головок двигателей нормальная.
– Терек, я борт 48151, разрешите взлет?
– Разрешаю.
Обороты почти максимальные, отпустили тормоза. Самолет сначала нехотя, но через секунды все быстрее начал разбег, вжимая пассажиров в кресла. Скороподъемность у Ил-14 неплохая. Несколько минут и уже заняли эшелон в две тысячи метров. Ветер весь путь был попутный, и полет оказался на полчаса короче, чем в Хабаровск.
Через месяц ударили первые морозы, выпал снег. Для кого-то красота. Снег белым покрывалом укрыл голые деревья, пожухлую траву. Для других снег и морозы – сплошные проблемы. Технику эксплуатировать сложно, масла и прочие технические жидкости густеют, застывают. Для автомобилистов – гололед, скольжения, аварии. Пешеходы падают, ломают руки и ноги. Для травматологов напряженный сезон.
В начале декабря Павел и Дарья сыграли свадьбу. С его стороны десяток приятелей по работе, со стороны Дарьи – женщины из поликлиники. У Дарьи папа умер, а мама далеко, на другом конце Союза, в Псковской области, ехать отказалась – далеко и дорого. Так что на свадьбе одна молодежь. Отметили в кафе.
Вроде и народу немного, а денег ушло – аж занимать пришлось. После свадьбы Дарья к Павлу переехала, в общежитие. Все же у него целая комната. Трудно тогда с жильем было, даже в крупных городах. По инициативе Хрущева только с шестидесятых годов развернулось строительство пятиэтажек, прозванных «хрущевками». Дарья комнату снимала вместе с коллегой по работе, потому как во все времена зарплата у медиков была скромной. Да и не любила советская власть интеллигенцию – инженеров, ученых, учителей.