— А… как его звали, директора? — спросил Сергей Ильич деревянным голосом.
— Зачем вам, товарищ инженер?
— Мне нужно.
Колокольный пожал плечами:
— Кольцов Павел Егорович. Или вы знакомы?
— Знаком, — сказал Сергей Ильич.
Июнь 1957 года, Москва
— Грехи наши тяжкие, что же теперь будет, что будет?
— Агаша, что ты там бормочешь?
— Да я же за тебя ответственная, — Агаша бросила замётывать подол Надинькиного нового платья и выпрямилась. — Перед отцом и матерью твоей ответственная! А ты!
Надинька повернулась и обняла её изо всех сил.
— А я замуж выхожу, — прошептала она няньке в плечо. И засмеялась от счастья.
…Ах, как это звучало — я выхожу замуж! Замуж, замуж!.. И отныне мне никто не страшен, потому что меня будет всегда защищать и любить он, мой муж! Какое смешное и дивное слово — муж!
— Так ведь выйти замуж не напасть, как бы после не пропасть! — Агаша отстранила Надиньку от себя и посмотрела ей в лицо.
Девушка сияла так, что Агаша невольно улыбнулась навстречу этому сиянию.
Так человек один раз в жизни сияет, это Агаша точно знала, хотя самой так и не довелось… засиять.
— Вот увидишь, — тараторила Надинька, — вот увидишь, как всё будет славно! И хорошо! Ему квартиру вскоре дадут, мы с тобой туда переберёмся, а Яков Михайлович тут останется хозяйствовать!
— Кто ему квартиру-то даст? — Агаша вздохнула. — Он что у тебя, маршал Будённый, что ли?
— Агашенька, душенька, я тебе сто раз говорила, он инженер, судостроитель, очень талантливый!
— Талантливый он! А в доме ни разу не был! Вдруг прохиндей какой тебе голову заморочил?
Надинька кинулась к роялю, открыла крышку и сыграла бравурный пассаж.
— Агаша! — почти прокричала она. — Ну, что ты вбила себе в голову?! Он всё время работает! А когда приезжает, мы сразу встречаемся! Просто его всё время вызывают! Вот на майские…
— Вот на майские, — подхватила Агаша, — ведь обещался быть к столу! До шести вечера его прождали, а где он девался?
— В Ленинград улетел на самолёте, — Надинька словно даже хвасталась. — Агашенька, милая, ты его полюбишь, от всего сердца полюбишь!
— Да мне б его хоть одним глазком увидать!
Надинька вновь заиграла, на этот раз лирическое.
— А он про тебя всё знает, — сказала она под музыку. — Как будто тут с нами живёт. Я ему всё-всё рассказываю в письмах. Он говорит, пиши мне каждую деталь, мне всё важно, что с тобой происходит. Он даже знает, как ты Пушкина любишь. И как ворчишь! И знает, как папа нам кричал: «Девчонки, я приехал!» Вот правда!
Пушкин был тяжелой артиллерией. При его упоминании Агаша всегда мягчела, затуманивалась немного.
На этот раз номер не прошёл.
— Хоть Пушкина-то не поминай! — Агаша вновь принялась за подол. — И что за спешка такая, не пойму! Почему до осени нельзя отложить? Кто это летом свадьбы играет? Да и сессию ты только сдала.
— Я досрочно сдала! А осенью у него какие-то серьёзные перемены по службе, он хочет, чтоб я уже… чтоб мы… Ну, чтобы я стала его женой к тому времени.
Агаша вздохнула и покачала головой:
— Женой!.. Какая из тебя жена! Ты девчонка совсем, егоза! А вдруг он тёртый, обижать тебя станет? Откуда нам знать, мы его и не видали!
— Серёжка? — не поверила Надинька. — Меня обижать? Что ты, Агаша! Он меня будет защищать и любить всю жизнь.
— Жизнь, она долгая.
— Всю нашу долгую жизнь.
В дверь заколотили:
— Надька, хорош на музыке играть! Рабочему человеку отдохнуть не даёшь!
Надинька выбралась из-за рояля, подбежала и распахнула дверь:
— Хотите, я вам колыбельную сыграю? — предложила она мрачному Федоту. — И вы будете спать сладко-сладко!..
— Опять, что ль, Шульберта свово?
— Сами вы Шульберт, Федот.
— Не, я Ващук! Федот Ващук!
— Ступай спать, Федот Ващук, — из комнаты приказала Агаша. — Сейчас Дуся вернётся, будет тебе на орехи!..
— Чего это на орехи, я нынче тверёзый, а тверёзому человеку на свете жить тяжко.
— Ступай, ступай!..
Надинька закрыла дверь, вернулась к роялю и заиграла колыбельную — как обещала.
— Так странно, — сказала она и перестала играть. — Даже думать странно — я выхожу замуж! Завтра.
— Господи, спаси и помилуй.
— Да что ты всё сокрушаешься, Агаша!
— Ничего, ничего, — себе под нос пробормотала нянька. — Я тебя не оставлю. Я тебя от любой беды спасу, от всякого горя укрою.
— Надька! — приглушённо закричали за стенкой. — Чего не играешь?! Я только задрёмывать стал!
Надинька спохватилась и опять заиграла.
Доиграла пьесу до конца, а потом ещё раз сыграла — на всякий случай. И прислушалась. Никаких звуков не доносилось, должно быть, Федот Ващук заснул.
— Только, Агаша, — сказала Надинька, — я тебя прошу! Чтоб завтра никаких застолий, угощений и водки!
— Что ты, как можно, — пробормотала Агаша.
— Страшное же варварство — все эти свадьбы! Мещанство дикое! Собираются люди, напиваются непонятно зачем!
— Уж это точно, — поддержала Агаша.
— Ещё бывает «горько» орут, и тут при всех целуйся!
— И не говори.
— Но ведь на самом деле свадьба никого не касается, только нас двоих! Мама рассказывала, они с папой даже расписываться не ходили, просто папа перевёз её к себе, и всё! А расписались, только когда мне метрику стали выправлять.
— Всё должно быть честь по чести, — непонятно сказала Агаша. — А ты ещё маленькая и этого не понимаешь. Сбегай-ка лучше в рынок.
— Зачем ещё? — насторожилась Надинька. — У нас всё есть!
— У нас цветочков нет. — Агаша сердито откусила нитку и воткнула иголку в подушку. — Или по новому обычаю невесте и цветочки не полагаются? А жених твой, может, принесёт, а может, и нет, кто его знает! Нету у меня к нему доверия.
Надиньке никакие «цветочки» даже в голову не приходили!.. А тут вдруг показалось, это будет так красиво — новое платье и букет! Платье Агаша сшила — заглядение! Нежное, в талию, рукава фонариками, юбка пышная, всё обшито тонким кружевом! Это самое кружево Агаша извлекла из своего самого заветного сундучка, который открывала редко, почти никогда.
— Бери букетик маленький, — наставляла Агаша, провожая Надиньку. — С большим намучаешься, надоест, да и перчатки порвёшь, если букет большой, они тонкие совсем!