Жила-была девочка, и звали ее Алёшка - читать онлайн книгу. Автор: Таня Танич cтр.№ 52

По тому, с каким выражением он посмотрел на меня, я поняла, что опять попала пальцем в небо и почувствовала себя крайне глупо. Да что же это за секрет у него такой?

— То есть, проблема совсем не в возрасте и не в разнице положений?

— Не совсем в этом. Да, разница есть, но она не мешает особо, — Яр с явным удовольствием играл со мной в загадки, наблюдая, как я хмурю брови, пытаясь, наконец, докопаться до истины.

— Тогда я не знаю. Я сдаюсь. Я действительно не понимаю, что ей мешает открыто быть с тобой.

— Лекс. Послушай. Ты сама себя загнала в ловушку. Кто сказал, что это — она? Я же ясно выразился с самого начала — любимый человек. Я ни слова не сказал, о том, что это женщина.

— В смысле? — чувствуя, что его объяснения еще больше путают меня, ошарашено переспросила я. — А кто?

— Ну, если не женщина, то порядком нехитрых исключений, можно предположить, что мужчина. Вот так все просто. И немного сложно одновременно, — Яр испытывающе уставился на меня, тщательно сканируя смену противоречивых эмоций на моем лице. — Любимый человек — мужчина, так же, как и я. У нас, как бы это сказать, очень возвышенное и очень однополое чувство. Правда, в рамки норм, принятых в среде блаженных интеллигентиков типа моих родичей, оно никак не вписывается, ты же понимаешь.

— Так ты — гей? — влепила я банальную фразу, ошалело глядя на него и понимая, насколько другим, стоящим особняком от всего традиционно-мужского или женского, был мой новый друг. И этот факт нисколько не смутил меня, а наоборот — показался безумно интересным и экзотически-интригующим.

— Ну хоть не педик, и на том спасибо! — весело заявил Ярослав и, не поднимаясь со своего места, отвесил шутливый поклон, — Да, Лекс, я — гей, гомосексуалист, или, как еще принято нас называть, голубой. Причем, всегда это знал и никогда не сомневался, не бегал по девчонкам, не маялся страданиями и не терзался сомнениями. Так что, если по доброте душевной ты вдруг надумаешь меня спасать, спешу разочаровать — я абсолютно безнадежен. Хотя нет, можно сослужить мне хорошую службу и подстраховать от назойливого внимания родителей, изобразив такую себе фиктивную девушку, если твое сердце вскоре не займет какой-нибудь более наглый мачо. Пока что мои неземные предки и бабушенция с дедушенцией не были озабочены вопросом продолжения рода, свято веря в то что мальчик, то бишь я, слишком увлечен идеологическим познанием мира. Но чует мое сердце — скоро проблема «Почему у него до сих пор нет девушки, наверное, что-то с ним не так, а нам так хочется поиграть и понянчиться с внучеками» встанет на повестке дня. Родичи мои, конечно, наивнейшие люди, но не до такой степени, чтобы допустить, что к восемнадцати годам меня совсем не коснулись половые томления и пубертатные страдания. Ну, так что? Согласна по-дружески прикрыть меня как-нибудь?

Я смотрела на Ярослава остекленевшим взглядом и понимала, что сейчас должна кивнуть, улыбнуться, ободрить друга, ведь он пошел на очень смелый шаг, разоткровенничавшись со мной, но не могла. Какое-то странное оцепенение охватило меня, и голос из прошлого, явственно слышимый, будто на диктофонной записи, прозвучал совсем рядом: "Мы очень рады, что у нас такие… серьезные… Но что ты, что Марк совершенно не интересуетесь противоположным полом. А мы, конечно, не сейчас, но через какое-то время, так хотели бы с внуками понянчиться". И другой голос, более напористый и такой же обеспокоенный: "Алешка! Ну скажи честно, не щади папку! Твой брат, он… он — голубой?"

Тут я не выдержала и, тихо всхлипнув, закрыла лицо руками. Мое прошлое, ожидавшее удобного момента взять реванш, все-таки сделало это. Одно слабое напоминание о подобной нелепо-комичной ситуацию из прежней жизни стало той самой последней каплей, которая разрушила и без того хлипкое равновесие. Ощущение изолированности недавних событий лопнуло, как мыльный пузырь, шутливо пробитый детской рукой, граница между днями стерлась — и мне вдруг стало страшно, будто я потерялась во времени и в себе самой.

Я вновь почувствовала себя той пылкой девочкой, которая жила в семье Казариных, и чьи чувства не были погребены под могильной плитой. Наоборот, мое сердце вновь горело так, что могло бы растопить любой ледник и выжечь землю под ним, а после само рассыпаться в прах. Потому что человек, с готовностью принимающий излишки этого жара на себя, питающийся им и горящий так же нестерпимо ярко, был сейчас далеко. И в одиночку выносить этот огонь в груди было невыносимо.

— Яр… — наконец взглянув на него, произнесла я осипшим голосом и потянулась дрожащей рукой к зажигалке. — Ну зачем ты это сказал? Что же ты, Яр, наделал, — и впервые в жизни, больше не чувствуя неприятной горечи никотина, сделала глубокую, в полсигареты затяжку, отстранено наблюдая, как образовавшийся столбик пепла тут же осыпался на стол под собственной тяжестью.

— Эй, Лекс? Да ты чего? Ты что — обиделась? Послушай, ты же не похожа на дурочку и прекрасно понимаешь, что я пошутил насчет этого прикрытия. Не хочешь — давай вообще закроем тему. И общаюсь я с тобой не ради выгоды или каких-нибудь корыстных целей, а потому что мне нравится. Просто нравится, вот и все. Ты странный человек, Лекс, а я люблю странных людей, и мне казалось, ты это понимаешь. Я до сих пор надеюсь, что понимаешь, — будто издалека донесся чуть обиженный голос Ярослава, который так и продолжал сидеть напротив, но я по-прежнему видела его нечетко, сквозь пелену воспоминаний.

Картинка жизни словно смазалась для меня, и я, крепко зажмурившись, приказала себе держать последний рубеж — не отпускать на волю воображение, не давать этому опасному туману соткаться в лицо Марка, навсегда высеченное в моей памяти до мельчайших черт. Потому что стоит только дать слабинку — и я никогда больше не смогу избавиться от этих галлюцинаций. Я буду видеть его лицо везде, в каждом прохожем, в каждом студенте на потоке, в каждом преподавателе, даже в зеркале, вместо собственного отражения.

Этого я просто-напросто боялась не выдержать и банально сойти с ума. Помешаться. Запутаться в происходящем, жить выдуманными фантазиями и любить призрак Марка, вести себя так, будто он здесь, рядом. Разговаривать с ним, прогуливаться в одиночестве с его фантомной тенью и быть абсолютно счастливой в своем самообмане. А я все-таки предпочитала честность. Каким бы серыми и тусклыми ни казался сегодняшний день, любая реальность была лучше, чем самая радужная галлюцинация. Именно поэтому я не позволяла себе перелистывать старые фотоальбомы, слушать прежде любимые песни, а от прогулок по нашим любимым местам меня застраховала сама жизнь в новом городе.

И вот сейчас мне нужно было устоять, не сорваться, а значит — не молчать. Зацепиться за реальность хотя бы голосом, его настоящими, живыми звуками, не позволить смешаться иллюзиям в дурманящий коктейль, от которого потом наступит жесткое, губительное похмелье.

Я открыла рот и из меня полились слова — много-много слов, нервных, отрывистых и, наконец-то, правдивых. После молчания длиной в несколько месяцев, я говорила о главном взахлеб, торопясь, будто боясь спасовать перед собственной смелостью, неожиданно умолкнуть, так и не произнеся вслух имени Марка, будто заклинание, снимающее с сердца собственноручно наложенные цепи-запреты на воспоминания, на полноценную жизнь, на любовь.