Жила-была девочка, и звали ее Алёшка - читать онлайн книгу. Автор: Таня Танич cтр.№ 4

Я не понимала, почему это происходит, но мне была приятна такая реакция. Взрослые будто снимали маски привычной серьезности, позволяя себе быть настоящими. Я находила их очень красивыми в этот момент.

В конце концов, мне удалось выжать слезу даже из Петра Степановича, когда на торжественной линейке в честь визита очередной комиссии я наизусть прочла десятиминутную речь Макаренко о роли семьи:

— Семья приносит полноту жизни! Семья приносит счастье! Но каждая семья, в особенности в жизни социалистического общества, является, прежде всего, большим делом, имеющим государственное значение! — гордо процитировала я, параллельно замечая, как увлажнились глаза нашего доброго батьки, и с какими удивленными лицами застыли рядом важные дяденьки и тетеньки в форменных костюмах.

— Что это еще за самородок? — с интересом протянула самая монументальная из женщин, важно потрясая прической, похожей на башню.

— Это солнышко наше, Алешенька, — теплым голосом ответил Петр Степанович, подманивая меня к себе рукой, дескать, подходи, деточка, не стесняйся.

Я и не думала стесняться. С интересом изучая группу взрослых, которые воспринимались скорее как новая публика, а не грозные проверяющие, я тут же принялась активно общаться.

— Алеша? Что за странное имя для девочки? — обращаясь больше к Петру Степановичу, поинтересовалась монументальная дама.

— И вовсе не странное! А очень красивое! — выпалила я, не дожидаясь, пока директор откроет рот, — Меня зовут Алексия Подбельская! Петровна… — добавила я собственное отчество, взятое в честь нашего директора (в метрике в этой графе все равно стоял прочерк) и умолкла, немного смутившись от пристальных и недоуменных взглядов чиновников.

— Хм…Что это еще за буржуазные происки? Алексия! — будто испытывая мое имя на патриотичность и принадлежность к пролетарскому классу, пробурчал коллега дамы с прической.

— Не надо обзывать меня буржуем! — горячо возразила я. — Я такой же советский человек, как и вы! А судить людей по имени — несправедливо!

Некоторые из проверяющих шумно засопели, прикрывая рты и пытаясь подавить смешок, который вызвало мое искреннее возмущение, а монументальная дама, наклонившись ко мне, очень серьезным голосом задала еще один вопрос:

— А сколько же лет вам, Алексия Петровна?

— Шесть лет и два месяца, — пытаясь сохранять спокойное достоинство, ответила я. — Я уже давно взрослая! И я обо всем знаю, что творится в мире! Про перестройку знаю. И про Рейгана с его бомбами. Я, между прочим, газеты читаю, как и вы.

На этом месте члены комиссии все же не сдержались, и громкий взрыв дружного смеха прокатился по нашему двору.

— Я смотрю, вас хорошо воспитали здесь, Алексия Петровна, — отсмеявшись и пытаясь больше не улыбаться, продолжила разговор моя собеседница. — Приятно осознавать, какое поколение детей подрастает на смену нам, старым коммунистам. А приходите-ка к нам через месяц, на День Революции. Вы стихи читаете?

— Конечно, читаю. Я много стихов знаю! — радостно заверила я, предчувствуя новую сцену и новую публику.

— Приходите, почитаете. А мы вас послушаем. Петр Степанович, что же вы от нас таланты скрываете? Тут в ближайшее время такой серьезный конкурс намечается, кто знает, может ваша Алексия Петровна засверкает на всесоюзном уровне, а?

Так я вышла на свою новую сцену. Впервые выступив на торжественном собрании в местном отделе образования с очень патриотичным и революционным стихотворением, я, в буквальном смысле слова, не могла спуститься назад, за кулисы. Предложения и приглашения сыпались одно за другим: меня звали выступать на заводы, фабрики, большие промышленные предприятия, на смотры юных талантов, конкурсы чтецов, на торжества в научно-исследовательские институты, на открытия больниц и трамвайных депо.

Во второй половине восьмидесятых в Стране Советов на пике моды были талантливые и яркие дети. Им с удовольствием уделяли внимание, с ними беседовали высшие чины, о них говорили на радио и писали в газетах. Так что весь мой предшкольный год был наполнен разнообразными конкурсами-поездками-выступлениями.

В нашем городе я стала настоящей знаменитостью. Всем хотелось посмотреть, как маленькая, растрепанная рыжеволосая артистка, ни капли не стесняясь публики, читает звонким голосом не только традиционные "правильные" стихи, но и более пикантные творения некогда запрещенных Мандельштама, Пастернака и Ахматовой.

— Новых песен не насвистывай, песней долго ль обмануть! Но когти, когти неистовей, мне чахоточную грудь! — самозабвенно закидывая голову, декламировала я в большом зале библиотеки во время собрания местных литераторов, а взрослая публика, потрясенно молчавшая пару секунд после окончания выступления, взрывалась бурными аплодисментами.

Я была счастлива от внимания такого большого количества людей и с радостью привозила в наш детский дом призы, благодарственные письма и грамоты. Неизвестно, чем бы закончился этот резкий взлет, если бы моему дальнейшему продвижению, не помешал, как это ни странно, сам Петр Степанович.

Именно он не дал разрешение на мое участие в республиканском конкурсе чтецов, настояв на том, чтобы я не углублялась в поездки-разъезды-конкурсы, а шла себе учиться, как нормальный ребенок. Быструю и раннюю славу добрый батька воспринял не как подарок судьбы, а как искушение, от которого меня следовало уберечь и всеми правдами неправдами вернуть обратно, в нормальное, обычное детство.

— Знаю я этих благодетелей! — не скрывая возмущения, говорил он своей помощнице, в то время как я, терзаясь тайной обидой на него и его решение, подсматривала в замочную скважину кабинета. — Как в поговорке, поматросят и бросят! Это она им вундеркинд и забава лет до десяти, потом вырастет, станет как все, и живи после этого, как знаешь! Нет, решительно, никаких конкурсов, так и напиши — по причине несовместимости со школьным образованием!

— Но Петр Степанович, это же выше, чем уровень гороно… Её же как представительницу области хотели направить.

— Ничего не знаю! Ничего! — сердито постукивая ладонью по видавшему виды столу, стоял на своем директор. — У них возрастная группа какая в конкурсе? От восьми до двенадцати лет! Алешка туда никаким боком не проходит! Ей в первый класс надо — и точка! Все, пиши отказ, пиши и нечего обсуждать!

— Петр… Степанович… — казалось, заместитель опасалась последствий этого письма больше сиюминутного гнева начальника. — Так неприятности могут быть… Закроют же…

— Кого закроют? Нас — закроют? Не смеши-ка ты меня, Лилия Ивановна! Нас двадцать лет уже закрывают! И что? Не на тех напали! Все, не хочу тебя больше слушать! Что за малодушие такое? Мало того, что дитё, как обезьянку таскают по всем местным конторам, нет, давайте ее в Киев, а потом в Москву вытянем и окончательно загубим жизнь!

Я не могла понять, о чем говорит Петр Степанович, и решила все по-своему: меня наказывают, зло, несправедливо, а значит, я на всех обижусь, перестану разговаривать, спрячусь под одеяло и тихонечко умру.