Увлеченная приступом самодовольства, я напрочь забыла, что дверной звонок, как и автоматическая сигнализация не работает, раз во всем поселке нет электричества. Я все жала на кнопку, находясь на пределе своих сил, не чувствуя ни рук, ни ног, ни холода, ни того, что пока шла через весь двор к крыльцу, снова промокла до нитки. Я просто была счастлива до потери сознания.
Поэтому, когда дверь внезапно распахнулась, и на пороге возник Марк с большой коробкой, полной разной дребедени, я не смогла сказать ни слова. Громко зарыдав, я пошатнулась и точно бы упала с крыльца, если бы он не подхватил меня, уронив коробку, содержание которой с грохотом разлетелось по ступеням.
— Что за черт… Алёша?! — только и успел сказать Марк, прежде чем я упала-таки в спасительный обморок.
Пришла в себя я очень скоро. Я и слишком долго не видела Марка, чтобы позволить себе отлеживаться без сознания, словно тургеневская барышня. Мне нужно было обнять его. Мне нужно было так много ему рассказать.
— Марк! — он стоял на коленях, рядом с диванчиком в холле, куда, очевидно, донес мое полубезжизненное тело. Когда я открыла глаза, меня ослепила его счастливая улыбка. Самая красивая улыбка на свете, способная согреть после всех моих безумных приключений.
Следующие несколько минут он сжимал меня в объятиях так крепко, что я едва могла дышать, чувствуя, как похрустывают косточки и суставы. Я пыталась что-то сказать, но не могла, лишь, тихо смеясь, гладила его по плечам и спине, прижимаясь к нему еще сильнее и растворяясь в пронзительном счастье этого мгновения. Оно стоило всех сегодняшних дурацких подвигов.
Когда первоначальная эйфория миновала и мы, наконец, смогли оторваться друг от друга, первый же вопрос, который задал Марк, поверг меня в шок:
— Ты мне одно скажи — что ты здесь делаешь? — он смотрел на меня со смесью счастья и недоверия, будто бы это в действительности не я, а мой бесплотный призрак в лучших традициях готических романов возник среди грозы в его доме.
— Как это что? — чувствуя, что совершенно ничего не понимаю, повторила я. — Я, вообще-то, здесь живу… Все еще. По крайней мере, надеюсь на это.
— Да понятно, что живешь. Но ты же двадцать девятого приезжаешь! Отец на завтра и машину заказал, и водитель наш сегодня заходил, говорил, поедет за тобой в любую непогоду. У нас уже второй день как из ведра льет.
Чувствуя, что желание стукнуть невнимательного Виктора Игоревича становится нестерпимым, я завозилась на диване, пытаясь собраться с силами для скорейшего свершения благородного возмездия.
— Двадцать девятого! Значит, двадцать девятого! Это он тебе так сказал?
— Именно.
— Марк. Я придушу его. У него склероз! — в ярости заорала я на весь дом надеясь, что цареподобный глава семейства, наконец, услышит меня. — Я же лично звонила и назвала дату — двадцать восьмое августа! Не двадцать седьмое! Не двадцать девятое! А двадцать восьмое, блин, августа!!
— Вот же козел напыщенный… — только и произнес Марк, сжав голову руками и опускаясь рядом на диван, с которого я только что пыталась фуриеподобно вскочить. — Прости, — добавил он спустя пару секунд.
— Ну вот, приехали, — в крайнем смущении от своих агрессивных воплей, я подвинулась к нему, пытаясь заглянуть в глаза. Это было трудно — когда Марк пытался справиться со злостью, он, как всегда, низко склонял голову, пряча лицо даже от меня.
— За что ты у меня просишь прощения? Это ведь не ты виноват. Поверь, я сегодня не сошла с ума только от одной мысли: ты бы никогда такого не допустил.
— Все равно, я должен был знать, — глухим голосом процедил Марк сквозь зубы, сжимая кулаки и по-прежнему отворачиваясь.
Меня огорчило то, что очередную ошибку отца он принял, как всегда, на свой счет. Судьба странно обошлась с чувством ответственности в семье Казариных. Не дав ни крохи этого качества главе рода, сыну она отсыпала за двоих, что уж никак не облегчало ему жизнь.
— Марк. А как ты думаешь… Очень негуманно будет, если я сейчас поднимусь наверх и выскажу ему все, что о нем думаю — да, и это после всего, что он для меня сделал. Я, между прочим, пешком по трассе шла и с дальнобойщиком ехала! — попыталась развеселить его я.
Но он не развеселился.
— Я бы сам это сделал, если бы он только был дома. Какая гуманность, Алеша? За такое убить мало. Только у него опять получилось смотаться от ответа. Удачливый, гад… — Марк, преодолев стыд за проступок Виктора Игоревича, обернулся ко мне, сверкая глазами, и я на пару секунд забыла обо всем на свете, залюбовавшись им. — Его же нет дома. Напортачил и свалил. В своем обычном стиле.
— Куда свалил? — переспросила я, тряхнув головой, чтобы вернуться в реальность — А Валентина Михайловна?
— Оба. На родниках сейчас. До завтрашнего дня.
— На каких еще… На каких родниках? — чувствуя, что ситуация становится все более запутанной, я не смогла удержаться от очередного вопроса. Ведь с момента своего сказочного обогащения Виктор Игоревич только и делал, что издевался над отечественными курортами, предпочитая им заграничный безукоризненный сервис. И вдруг — какие-то воды-родники.
— В Трускавце.
— Где?! — это было уму непостижимо.
— А, ты же не знаешь! Только три недели прошло с твоего отъезда, а у нас тут куча новостей. У него же новая фишка. Никакой Черногории и Греции. Отдыхать надо по-украински, патриотично. С родными тараканами и клопами. Отец же в депутаты собрался.
От моей злости не осталось и следа. Представив, на какие ухищрения и пи-ар акции пойдет Виктор Игоревич для того, чтобы получить мандат слуги народа, я просто покатилась от хохота. Покровительство мне и отдых на родниках были лишь верхушкой айсберга, незначительными штрихами к общей картине мастерства Казарина-старшего пускать пыль в глаза.
— Да ты что? И какие у нас еще новости? Что я пропустила?
— Ну, самое интересное я тебе сразу выложил. Об остальном позже расскажу. Давай-ка, Алеша, в гостиную перебираться. Тебе надо поесть и согреться. И одежду быстрее сменить. Не хватало, чтобы из-за отцовского идиотизма ты подхватила насморк или еще какую-то заразу.
Я сидела в большом зале у камина, умело и быстро разведенного Марком, переодевшись в любимую домашнюю одежду. Без электрического освещения пришлось зажечь все свечи, имеющиеся в доме, и эта вынужденная романтика околдовывала.
— А вчера была буря. Просто нереальная. Я думал, дом сорвется с места и улетит. Помнишь, как в той сказке, что ты мне рассказывала? Про Изумрудный город, — продолжил знакомить меня с новостями Марк, накрывая небольшой столик, который он перетащил поближе к огню, чтобы я могла оставаться рядом и греться.
Несмотря на то, что он остался один в экстремальных условиях, все было под контролем. На помощь Марку рассчитывать не приходилось: мода на постоянных помощников по хозяйству пришла в богатые семьи нашего города только пару лет спустя. И то, что в доме оказались заранее подогретая вода (она очень мне пригодилась для согревающей ванной) и съестные припасы, из которых на смешной маленькой плите был приготовлен простой, но вкусный ужин, была целиком и полностью его заслуга.