Жила-была девочка, и звали ее Алёшка - читать онлайн книгу. Автор: Таня Танич cтр.№ 214

Чувствуя, что едва могу дышать от того, что Вадим снова говорит о нас так, как говорил только до появления Марка, я понимала одно — иногда время действительно течет вспять и возвращает нам выборы и шансы ушедших дней. Но если в первый раз они вызывают радостное удивление, то во второй — немой ужас. Словно бы кто-то мертвый, похороненный, как ни в чем ни бывало, встал и вернулся к тебе, цветущий и радостный, будто никогда не бывал в могиле.

Вот только любовь Вадима никогда не была мертвой. Я похоронила ее раньше времени и теперь чувствовала панику человека, узнавшего, что он сам забросал землей что-то живое, бьющееся, дышащее, не желающее уходить раньше времени, несмотря на то, что его били в несколько рук, безжалостно и больно. И сейчас эта любовь говорила в полный голос, говорила вместо своего хозяина, переломив даже его железную волю — так сильно она не хотела обратно в яму, где нет ничего, только темнота, и где она все равно будет жить, задыхаясь, агонизируя, но упрямо не умирая. Вадим верно сказал — любовь сильнее, чем гордость. И не только гордость — чем сознание, здравый смысл, чем воля, чем желание ее убить и зажить спокойно и счастливо.

«Только из-за любви, а не из-за дурацких законов физики, каждый день на востоке встает солнце» — усиливая нереальность происходящего, прозвучали из прошлого слова Ярослава. И мне стало еще страшнее от понимания, с какой древней и сокрушительной силой мы играли, что пытались усмирить, задушить, проигнорировать, сделать вид, что его не существует.

И теперь это разбушевавшееся цунами, вырвавшись на волю, накрывало меня, ударяя в самое сердце каждым новым словом, каждым признанием Вадима. А он все говорил, не останавливаясь, выворачивая наружу свое сердце, без боязни быть опять отвергнутым. Все эти страхи казались теперь такими мелочными и эгоистичными в сравнении с той оглушающей искренностью, которая продолжала литься из него.

— Ты слышишь меня? Понимаешь, о чем я говорю, Алексия? Все, что тебе надо сделать — это перестать внушать себе, что твоя добровольная тюрьма — это спасение. Ведь ты врешь себе, откровенно врешь, и знаешь это… Какую же хрень ты творишь, птичка, что же ты, черт побери, делаешь! — и он, не в силах сдержатся, с силой встряхнул меня, будто пытаясь раскачать, разбудить, и тут же, разозлившись на себя за эту вспышку, хрипло выругался. — Остановись, пока не поздно. Остановись, Алексия! — жар в его голосе становился невыносимым, плавя мою волю и сознание. Теперь, чтобы не упасть, приходилось еще крепче держаться за поручни в надежде, что Вадим меня не отпустит и что дрожащие колени не подогнутся — стоять самостоятельно я бы не смогла. — Еще не поздно все исправить! Не хочешь жить здесь, не хочешь встречаться со старой тусовкой? Давай уедем! Когда-то я тебе это предлагал, об этом же говорю и сейчас — я брошу все, эту чертову Америку, этот гребаный вид на жительство, я даже смогу… — он запнулся, еще крепче сжав мои плечи, — даже смогу забыть твой год с другим. Плевать, я сам далеко не безгрешен и натворил много такого, о чем не хочу вспоминать. Вранье и блеф, Алексия, сплошное вранье и блеф — вот что всему причина. Я мог сколько угодно притворяться, что не ревную, что с иронией воспринимаю этого твоего Марка, что хочу снова работать с тобой просто из-за удобства. Но я ревновал, птичка, если бы ты знала, как я ревновал! Я уходил каждый вечер после того, как видел вас и… Знала бы ты, что я делал, лишь бы заткнуть в себе эту черную дыру! Хотя нет, тебя это никак не касается, это мои поступки и моя ответственность. Думай лучше о себе. Есть вещи посильнее прошлых ошибок, и я хочу, чтобы ты поняла это и приняла решение — сама, по своей воле. Пойми, я могу удержать тебя силой, прямо сейчас! Взять, посадить в машину, отвезти к черту на кулички, прикрыться тем, что спасаю от себя самой и от последствий твоих дурацкий решений. Я бы переломал тебя. Можешь считать это тщеславием, но я знаю точно — я бы тебя переломал! Да только не хочу и не буду делать этого, можешь не бояться. Я переступил через гордость, но не через здравый же смысл. Пусть я вспыльчивый дурак, но не насильник, мне нужно твое решение и твое добровольное согласие. В любви, выдавленной через силу, мало кайфа, Алексия — и поэтому я раскрываю карты, чтобы ты могла подумать, зная все, как есть. В воскресенье в пять вечера мой самолет. И… черт с тобой, после всего того, что я наговорил, мне нечего терять, даже когда скажу, что спрыгну с трапа, если ты явишься в последнюю минуту. Другое дело, что тебя не пустят на взлетную полосу, так что постарайся как-нибудь успеть до посадки. Но если тебя не будет… — Вадим ненадолго замолчал, и в наступившей тишине я могла слышать только его хриплое дыхание и звук собственного громко стучащего сердца. — Если ты не придешь… — ему было трудно продолжать, но он сделал это. — Я буду считать, что такое твое решение. И улечу, чтобы не видеть, как ты загибаешься в ловушке, в которую сама себя загнала. Я не хочу даже на секунду оставаться поблизости и наблюдать за этим, зная, что ничего не могу изменить. У тебя есть время. Пока еще есть. Я опять подожду — на этот раз до последнего. Только дай мне знать, что ты согласна. Не опоздай и приходи, Алексия. Куда угодно — домой, к автобусу, к самолету! Ты слышишь? Приходи!

Его пальцы резко разжались, и я услышала звук шагов, одного за другим. Вадим отходил от меня быстро, поспешно, видимо, чтобы не дать себе времени передумать и не взяться за тот самый запасной план, о котором говорил — через силу заставить меня согласиться с ним.

Снова хлопнула дверь, и я осталась одна. Теперь не было кому держать меня, и я рухнула на колени, прикусив до боли сжатый кулак, чтобы не закричать, не разрыдаться в голос от того, что произошло. Растерянность, которую я испытывала раньше, не шла ни в какое сравнение с тем, что я чувствовала сейчас. Сжимая в ладони бесполезную, истлевшую до фильтра сигарету, я понимала одно — сегодняшняя ночь может стать точкой отсчета новой жизни.

Вот только нужна ли мне она?

Еще через несколько мгновений, не до конца понимая, что делаю, я поднялась на ноги и медленно пошла к машине. Даже навязчивая болтовня водителя больше не отвлекала меня. Я чувствовала себя оглушенной и по дороге домой, и после того, как закрыла за собой двери квартиры, откуда мне скоро предстояло съехать — но куда? В безоблачное и мирное, без потрясений будущее? Но теперь я не была уверена, что оно окажется таким.

Разговор с Вадимом разбудил, растревожил все те чувства, которые я старалась замаскировать, обесценить, спрятать. Ну почему все случилось именно сегодня? Почему не раньше? Ведь я только примирилась с тем, что спокойная, без лишних испытаний жизнь — не самый плохой вариант, да и что в ней может быть плохого?

Тогда почему при одной мысли о том, что не все еще кончено, что я могла бы остаться, внутри натягивалась и звенела какая-то щекочущая струнка, не имеющая ничего общего с тем умиротворенным спокойствием, в котором я пребывала последние недели? Почему таким сильным было волнение перед вновь возникшим шансом вернуться к творчеству, новым целям, новым победам и поражениям? И случилось это как раз тогда, когда я окончательно смирилась с тем, что все кончено. Но, оказывается, я поспешила с этими выводами, новая жизнь все еще возможна для меня. Новая жизнь… с новым главным человеком в ней.