Жила-была девочка, и звали ее Алёшка - читать онлайн книгу. Автор: Таня Танич cтр.№ 171

Я должна немедленно взять себя в руки и прекратить сомневаться. Все что мне нужно сделать сейчас — это следовать плану. Надеть многострадально-выглаженное праздничное платье, не испортить прическу, над которой так долго колдовал парикмахер, изобразить радость на лице, отправиться в ресторан, окунуться в шум праздника и ждать.

Просто ждать появления самого важного человека в моей жизни.

Все будет хорошо. Сегодня мы с Марком обязательно встретимся.

Ресторан Йоханнеса встретил меня вспышками фотокамер, мерцанием огней, громкой музыкой и такой веселой суетой, что скоро от моих тревожных мыслей остались одни неясные тени. Да и те постепенно растаяли под влиянием шампанского, которое услужливые официанты разносили по всему залу. Юркие, почти незаметные, они оказывались рядом в самый подходящий момент, быстро вкладывали в руку новый бокал и волшебным образом исчезали.

Лениво потягивая вторую порцию игристого, я отстраненно наблюдала за толпой гостей, фотографирующихся у входа, на фоне новогодней мишуры. Уже через несколько дней эти показательные снимки появятся на последних станицах развлекательного глянца в рубрике «фотоотчеты», а более честные фото, сделанные под конец вечера — в бульварных таблоидах, обязательно на передовице.

С каждым новым гостем мое беспокойство по поводу того, не слишком ли наивна я была, намереваясь показать Марку богемный мир с лучшей стороны, все усиливалось. Кажется, тщательный выбор места и компании просто-напросто не имел смысла в нашей пестрой тусовке, особенно в новогоднюю ночь. И если на первый взгляд происходящее у Йоханнеса отличали артистический шик и импозантная небрежность, с которой творцы сорили комплиментами и чаевыми, то с каждым новым бокалом знакомые нотки кабацкого разгуляя все сильнее прорезались сквозь фальшиво-светский налет раута.

Так, у барной стойки, закинув в трагически-вызывающем жесте ногу на ногу, восседала та самая Мари Алферова, чьи недавние подвиги шумно обсуждала вся писательская братия. По отсутствующему взгляду и автоматически-наработанному жесту, которым она опрокидывала в себя рюмки с настойкой, становилось ясно, что действие оздоравливающей терапии, коей она была насильственно подвергнута, закончилось сразу же после выхода из клиники.

Неподалеку в шляпе звездочета, ошибочно принятой журналистами за маскарадный костюм, пристроился практикующий маг, философ и автор книг о смысле бытия, настоящего имени которого никто не знал. Эту информацию маг скрывал еще более тщательно, чем свой паспортный возраст, внушая непосвященным миф о том, что живет он на Земле вечно, наблюдая, как неизменно рассыпается в пыль бремя страстей человеческих. В данный период он предпочитал называться Зораном Старских, неизменно уточняя, что фамилия его произошла от слова «Стар» — «звезда» и неблагозвучно русское слово «старый» здесь ни при чем. Образ бессмертного мудреца в глазах восторженных поклонниц не портили даже невнятные факты его биографии вроде уклонения от алиментов бывшим женам и внебрачным детям, а также то, что проживал философ в квартире очередной пассии, на полном же ее обеспечении.

Спутница жизни Зорана, в порыве обожания и подражания сменившая имя на Зоряну, ни на шаг не отходила от своего идола. Вот и сейчас, ухватив волшебника за рукав парадного плаща, она стояла рядом со светским обозревателем, которому Зоран щедро живописал о своих планах. Планы были, как всегда, грандиозные. Чудо-маг собирался снимать документальный фильм о полетах собственного астрального тела. Экзальтированная супруга, важно кивая, подтверждала каждое слово философа о выходе за грани бытия и бессловесном контакте с Леонардо да Винчи, состоявшемся несколько дней назад. В ближайшем месяце был запланирован ментальный разговор с самим Нострадамусом, и, пользуясь случаем, Зоран и Зоряна хотели анонсировать шокирующее интервью о будущем человечества.

Время от времени в шумной толпе мелькало вечно скорбное лицо еще одной культовой персоны, на отсутствие которой я всячески надеялась. Но судьбе, похоже, нравилось насмехаться надо мной в тот предновогодний вечер. Клавдия Заславская была настоящим ветераном литературного мира, писательской внучкой и дочерью, прямым потомком тех авторов, чьи повести о жизни пахарей и трактористов унылым грузом ложились на плечи школьников в качестве классного чтения. Выросшая в культурной среде советской, обласканной властями интеллигенции, Клавдия Витольдовна так и не смогла найти себе издателя в новое время. Зато она знала всю бюрократическую подноготную писательской кухни: куда подать жалобу или прошение, как организовать льготу или разместиться в очередном альманахе, не потратив ни копейки. Поговаривали, что у нее даже были знакомые в министерстве образования, и в последние годы Клавдия активно лоббировала вопрос о внесении своих стихов про трудолюбивое зернышко и зеленую пашню в школьную программу для младших классов.

Эти предпринимательские навыки, однако, не уберегли ее от долгов и бытовых неприятностей, коими поэтесса предпочитала щедро делиться с окружающими. Каждый, хоть раз побывавший в литтусовке, которую почтила своим присутствием Клавдия Витольдова, мог похвастаться знанием если не всей ее жизни, то многих ее проблем. Притчей во языцех стал так называемый квартирный вопрос. Проживая в старом писательском доме в одном из самых престижных районов столицы, Клавдия была вынуждена терпеть местных нуворишей, скупавших апартаменты целыми этажами и делавших шумные перепланировки с помощью гастарбайтеров, дрелей и кирки. Все новые соседи были ее заклятыми врагами, на которых она строчила жалобы в соответствующие инстанции. Продажные инстанции позорно бездействовали, а Клавдия Витольдовна продолжала вести борьбу на еще одном фронте — с банкирами, открывшими офис-отделение в соседнем подъезде и устроившими парковку прямо под парадной дверью дома.

И обо всем этом, а также об ужасных ценах на мясо и молоко, об отсутствии нормальных магазинов и засилии буржуйских бутиков в ее родно районе, об очередном прорыве трубы в ванной, потому что «нет возможности сделать ремонт, это лишь ворье себе квартиры перестраивать может», незадачливые собеседники выслушивали из года в год, из сезона в сезон. После таких душеизлияний Клавдии Витольдовне не приходилось даже усердствовать, чтобы попросить денег в долг. Её визави с чувством облегчения откупались от нее, прекрасно понимая, что сумму эту им никто не вернет, и не жалея о потерянных деньгах. Это была небольшая плата за душевное спокойствие, которое они могли обрести, поддержав поэтессу не только на словах, но и на деле — хрустящей купюрой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Именно по этой причине, несмотря на презрение ко всем новоявленным писателям и поэтам, Клавдия Витольдовна была активным участником светской жизни, проявляя чудеса изобретальности и умея пробраться в любой, даже самый закрытый клуб. На подобных мероприятиях ее могли накормить, напоить, выслушать, да еще и денег дать. Добровольно отказывать от такой компенсации за все то, что жизнь с ней сотворила, наследница литературной династии не собиралась.