Я перевела на него взгляд, полный недоверчивой радости. Праздник? Так рано? Хотя… Конечно же да! Пусть будет праздник! Ведь мы оба так долго шли к этому утру и заслужили возможность отметить окончание нашей работы.
Не чувствуя усталости после бессонной ночи, я тут же начала приготовления, втащив в кухню все самые важные, на мой взгляд, атрибуты замечательного времяпровождения: свечки, гирлянды и даже один сувенирный фонарик. Вадим смотрел на это скептически, радуясь хотя бы тому, что приобщаться к традиции утренних алко-побегов нам не пришлось. В холодильнике, кроме жалкого кусочка сыра и нескольких яблок в ожидании нового года стояли бутылка шампанского и недопитый коньяк. Но учитель оценил это «богатство выбора» весьма скромно:
— М-да… Ну ладно, для разгона хватит. В конце концов, если душа развернется и запросит добавки — всегда есть гастроном за углом, так что… Поехали! — заявил он, присаживаясь к столу и недоверчиво поглядывая на многочисленные мерцающие огоньки свечей, дополняемые сиянием моей блаженной улыбки. — Ты от огня отодвинься… Не хватало, чтобы мы тут вечеринку для пожарников с утра пораньше устроили. У нас, вообще-то, другой повод. Я вот даже тост придумал, несмотря на всю мою нелюбовь к ним… ну ты знаешь.
— А может, это и не тост, а застольная речь! — послушно отбрасывая волосы назад во избежание возгорания, радостно заявила я, пытаясь ободрить учителя.
— Застольная? — недоверчиво приподнял он бровь. — Ты где здесь застолье увидела, святая простота?
Я сконфуженно уставилась на нашу спартанскую закуску — яблоки-мандаринки, кусочки сыра и четверть шоколадки.
— Ладно, не парься! — приказал Вадим, глядя на мое лицо, огорченное пониманием, насколько я плохая хозяйка. — Мы, вообще, не о том говорим! Садись — и слушай меня. А сказать я хочу вот что, — он торжественно поднял рюмку с коньяком. — Алексия. Сегодня — утро рождения твоей книги. И, несмотря на то, что мы сейчас с тобой феерически нажремся — а у меня именно такое настроение — расслабляться еще рано. Очень рано. Я понимаю, это не те слова, которых ты от меня ждала.
— Нет, ну почему же! — опять возразила я, далекая от надежд на восторженные поздравления «Теперь твоя жизнь прожита не зря!», слишком это было не его в стиле.
— Я сказал — сядь и слушай. И пей свое шампанское, можешь начинать, у нас тут пьянка, а не просто задушевные разговоры. Так вот — продолжаю. Сразу хочу предупредить, чтобы ты не настраивалась на сказку и манну небесную. Готовься опять бодаться, бороться и доказывать, что ты не очередная дура-однодневка. Бороться ты будешь не одна, это понятно, но уже сейчас тебе лучше усвоить одну вещь. Никто. Не ждет тебя. С распростертыми объятиями. Будет много отказов. Пару раз тебе посоветуют завязать с этим делом. Кто-то тебя высмеет, кто-то оскорбится, кто-то обвинит в спекуляциях, чернухе и прочих грехах. И вот то главное, к чему я вел. Если ты хотя бы на несколько секунд поверишь этим словам — я тебя придушу. Собственными руками. Лучше тебе знать об этом прямо сейчас. За твой успех! — и он резким глотком осушил свой бокал.
Второй тост был не менее авангардным. Учитель внезапно признался в том, что он козел и потребовал назвать его этим нелицеприятным именем. Я отпиралась, как могла, заливая свое смущение шампанским и чувствуя, что утро получается действительно веселым. В то время как в моей голове уже начали роиться хмельные и легкомысленные облачка, Вадим, пьющий напиток посерьезнее, казалось, становился только трезвее.
— Не надо мне этих глупых отговорок! Когда ты была отмороженной курицей, я так и называл тебя — отмороженной курицей. Теперь же я поступал, как козел, и ты можешь смело сказать мне это. Я за честность, Алексия, без скидок на статусы и особое отношение.
— Я не буду называть тебя козлом, потому что не согласна с этим! Какие-то у нас противоположные понятия о справедливости, — осмелев от выпитого, не соглашалась я. — Не понимаю, как можно называть козлом человека, который всегда, будто ангел-хранитель, приходит на помощь, умеет поддержать и дотащит до цели — может, иногда за шкирки, но дотащит!
— Вот именно, что за шкирки. Я тебе сейчас признание сделаю, спасибо коньяку. У меня, понимаешь, проблема. «Вижу цель — не вижу препятствий» называется. Уже не первый раз подводит меня этот подход к жизни. Потому что в своем желании пробить лбом каменную стену я могу разнести все, что рядом и все, что важно. Мне нужна победа любой ценой, а прикидывать, в какие жертвы это выльется — не умею, не научился. Хотя старался, но хреново старался, — он опустошил очередную рюмку. — И вот у нас есть результат. Помнишь, я говорил, что ты напишешь у меня эту книгу, даже если придется тебя привязать к стулу и бить палкой?
— Но нам же не пришлось идти на такие меры! — весело хихикая, я пыталась подцепить кусочек яблока зубочисткой, а оно упорно ускользало.
— Ну, может, обошлось без стула с веревкой, но мера была моя любимая — кнут, и никакого пряника. Знаешь, на самом финише я как-то забыл, что еще совсем недавно, после смерти Ярослава, ты конкретно бредила, и только чудом твои мозги, до сих пор не понимаю как, встали на место. Я сделал на это скидку? Нет, я не сделал на это скидку. Я сам, лично, приказал тебе забить на нормальную жизнь — и выдать мне концовку, любой ценой, понимаешь. Опять это «любой ценой», как же оно достало меня. И коньяк заканчивается.
— Есть водка! — радостно подала голос я, не совсем понимая смысл сожалений учителя.
— Не понял. Птичка, у тебя в доме есть водка? Вот уж никогда бы не подумал, — Вадим улыбнулся. Такое его настроение мне нравилось гораздо больше, чем мрачное самобичевание.
— Это я с работы притащила! — заверила я. — Мы на корпоративе не допили.
— Вот как? Завидная запасливость! Зато хлеба в доме и крошки нет, — не преминул уколоть он меня, от чего я, слегка покраснев, принялась оправдываться, что на самом деле это и не я вовсе, а коллеги, тащившие в конце праздника со столов все, что осталось целым.
— Ладно-ладно, — примирительным жестом Вадим остановил мой поток красноречия. — И хорошо, что у нас есть добавка. Она сегодня как раз в тему. Тащи давай. Мне надо выговориться.
Я с готовностью достала из-за тумбочки и эту бутылку, радуясь, что не додумалась выбросить столь прозаический напиток.
— Короче, что хочу тебе сказать, — допивая последнюю рюмку коньяка и наливая новую, подытожил Вадим. — Ты меня прости. Я бываю деспотом. Я знаю это. В большинстве случаев это, в общем-то, оправдано, но глядя на тебя, я понимаю, что перегнул палку.
— Это еще почему! — чувствуя унижение от того, что со мной даже деспотом в полной мере побыть нельзя, возмутилась я.
— Не зли меня, птичка и не задавай дурацких вопросов! Ты лучше на себя посмотри — на кого ты стала похожа? Когда я первый раз пришел к тебе в общагу, ты и то лучше выглядела! И довел тебя до этого состояния не кто иной, как я сам. Хорош ангел-хранитель, ничего не скажешь!
Я даже голову пригнула от стыда. Конечно, я понимала, что выгляжу не лучшим образом от напряжения последних месяцев, но Вадим со всей присущей ему прямотой открыто ткнул меня лицом в собственное отражение — замученного, изможденного заморыша. Было очень обидно, что он видит меня такой, ведь я старалась бодриться и показывать, что мне все нипочем, что я сильная и все выдержу.