Глава 38
— Почему, когда я пытаюсь разобраться в создавшейся ситуации, я все больше и больше запутываюсь? — философски проговариваю я. — Валентин, неужели нельзя мне нормально все объяснить?
Хозяин дома не спешит с ответом, но через минуту его красивый голос разрезает тишину.
— Тогда садись и слушай.
Он первым присаживается на диван, а я следую его примеру. Оказавшись в непосредственной близости с Панкратовым, чувствую, как кровь резко приливает к щекам, и меня бросает в жар. Здрасте, приехали! Краснею, как малолетка при виде красавчика старшеклассника. Бррр!
— То, что я расскажу тебе, должно остаться между нами, — интимно выдает мужчина, понизив голос. — Хорошо?
— Хорошо.
— Я постараюсь кратко, чтобы не тратить ничье время.
— Ладно, — киваю я.
— Мой отец был женат дважды. В первом браке не было детей, и он развелся. Потом он влюбился в мою маму. Но она не сразу приняла ухаживания отца. Разведенный мужчина, к тому же старше на десять лет, не слишком хорошая партия для молоденькой девушки. У нее в семье были серьезные проблемы. Болели родители, а старшая сестра и вовсе переживала несчастную любовь. Получилось так, что моя мама потеряла всех своих родных в один год. Родители умерли с разницей в несколько месяцев. А сестра покончила с собой после того, как узнала, что ее бывший парень женился на финансово привлекательной особе. Но перед этим, она успела родить ребенка. Мальчику на тот момент было всего пять месяцев.
— Бедный малыш! — участливо вырывается у меня.
Валентина абсолютно не трогает мое сочувствие. Я даже замечаю, как ходят на его скулах желваки.
— Хочешь узнать, как зовут этого «бедного малыша»?
У меня неприятно екает в груди, когда я слышу, как Валентин, цитируя меня, переходит на фальцет. Это говорит о том, что «малыша» он терпеть не может. И тут меня, словно обухом по голове, осеняет, кто бы мог быть этим ребенком.
Я опускаю глаза на декоративную подушку, которая лежит между мной и Панкратовым. Горло сдавливает неведомая сила, а точнее это последствия эмоционального потрясения.
— Твой брат, — приглушенно произношу я.
— Все знают Гришу, как моего старшего брата, на самом деле, он мне приходится двоюродным братом.
— Но почему?
— Это было условие моей матери. После неудачного опыта сестры, она уже не верила в любовь и предпочла выйти замуж по расчету. За моего отца. Он согласился на все условия, кроме усыновления. Фамилию и отчество сын тетки поменял по достижению четырнадцати лет. Впрочем, — уголки губ собеседника на миг тянутся вверх, — об этом никто не знает, только ты и мои адвокаты.
Ого, какое доверие. Мне оказали честь.
— Спасибо, — едва слышно шепчу я.
— Не за что! Ты же мне тоже кое-что рассказала, Света.
— Про японцев? Но японцы — это работа, а здесь семья, — совершенно справедливо подмечаю я.
— Я же говорю, ты все разделяешь и анализируешь.
— Это же не плохо.
— Ценные качества для работника, не спорю. — Напряжение в голосе Панкратова явно спало.
— Ты недоговорил про «малыша», — напомнила я. — Что было после того, как твои родители поженились?
— Ничего хорошего, — с признаком грусти отмахивается Валентин.
— Она пожалела, что вышла замуж? — поделилась я своим предположением.
— Все время моя мать посвящала «малышу». Только спустя семь лет брака сподобилась родить отцу наследника.
— Она не хотела? — моя догадка носит печальный характер.
— Не хотела, — признается мужчина, в задумчивости скользнув большим пальцем по контуру нижней челюсти, — и ничего не изменилось. Она и дальше продолжала уделять внимание исключительно «малышу», — горько усмехнувшись, добавляет он, — мной занимались преимущественно наемные работники.
— Признаться, мне трудно поверить в то, что ты рассказываешь. Валентин, это кошмар какой-то, — в недоумении выдыхаю я.
— Вот именно, ты даже не представляешь, как я устал быть невидимкой в ее глазах. Я больше не мог «любить» и «уважать» старшего брата, потому что так было нужно. Потому что иначе она меня совершенно не замечала. И даже когда она умирала, а я прилетел с ней попрощаться. Первое о чем она меня спросила: «А почему до сих пор не приехал Гриша?» Этим было все сказано.
— Но ведь Виктор Станиславович не усыновил его.
— Видимо какое-то внутреннее чутье останавливало его от этого. Отец не был дураком. Он видел, что творит мамин племянник.
— Но, тем не менее, Валентин, я знаю, что после аварии твой отец изменил завещание в пользу Григория.
Собеседник шумно втягивает воздух.
— Такое действительно случилось, отрицать не буду. В том завещании он оставлял мне некоторые материальные блага, но не бизнес.
— Ведь не завещание послужило последней каплей? — со страхом задаю я важный вопрос.
— Нет, Света, не завещание, — на лице Панкратова появляется горькая улыбка, — мой старший брат захотел оформить надо мной опеку. То есть признать меня через суд недееспособным и лишить того малого, что оставалось за мной согласно завещанию. Узнав о намерениях Григория, отец передумал увольнять меня с должности главы финского филиала и отправил в долгосрочный отпуск. А старшему сыну сказал, что уволил с целью, чтобы он оставил мысль об опекунстве.
— Я сегодня разговаривала с Аркадием Семеновичем. Это он помогал тебе?
— Он и еще некоторые сотрудники, — уклончиво отвечает Валентин.
— Что ты намерен делать? Раскроешь правду о том, что Григорий не имеет права претендовать на бизнес твоего отца?
Панкратов задумчиво выдыхает.
— Подобный скандал, может подорвать репутацию компании. Главное, чтобы об этом не додумался «малыш». Иначе он пойдет от обратного. Я отправил к нему «гонца» с мировым договором. Если откажется, то я сделаю публичное оглашение завещания, в котором говорится, что компанию отец оставляет мне. Будучи личным помощником Виктора Станиславовича, ты не могла не знать, что он переписал его незадолго до смерти.
— В самом деле? — удивляюсь я.
— Отец ведь общался с нотариусом в последний месяц?
Загружаю память.
— Да. Виктор Станиславович даже ездил к нему на семейный ужин.
— Ну вот. А ты говоришь семью и работу надо разделять.
— Я рада, что он изменил завещание. Так на что тебе нужна была эта неделя?
— На сбор доказательной базы, что мой брат, мне совсем не брат. Свидетели, документы и прочее, — мужчина подается чуть вперед. — Света, ты же не будешь на меня долго и сильно дуться за то, что я немного тебя обманывал.