— И все же я не вижу в этом никакого смысла, — не отступала Кейт.
— Мне нужно больше места, понятно? Там комнаты просторнее.
— Но если вас там будет много…
— О черт! Мне надоел ваш перекрестный допрос! Я не преступница! Если вы не хотите дать мне взаймы, так и скажите, и я отстану.
— Знакомые слова.
— Что ты хочешь этим сказать?
После этой фразы началась долгая перебранка: мол, всегда, когда ребенку нужна поддержка, родители проявляют эгоизм. В кои-то веки единственная дочь попросила помочь ей, а мать с отцом скупердяйничают. Она так и знала. Ладно, придется обратиться за ссудой в банк, но если она влезет в долги из-за чудовищных процентов…
И тут вдруг зазвонил телефон. Автоответчик Лоусонов, включенный даже тогда, когда все были дома, заработал и запищал. Послышался плач и какие-то странные нечленораздельные звуки.
— Это Бенни! — Мэллори заторопился к телефону. Он слушал и что-то мягко отвечал. Когда жена и дочь увидели, что его лицо внезапно изменилось от потрясения и скорби, их ожесточение тут же исчезло.
* * *
Похороны состоялись в довольно ветреный летний день. Мэллори, Кейт и Полли принимали соболезнования. Битком забитая церковь постепенно пустела. Органист играл «Срок, отпущенный тебе Господом, истек».
На отпевании присутствовала почти вся деревня, а также уцелевшие друзья и родственники тети Кэри. Одного пожилого мужчину привезли в инвалидном кресле из самого Абердина
[3]. Мэллори был тронут, но не удивлен таким количеством скорбящих. Может быть, любить его тетю было нелегко, но не нравиться она просто не могла.
Лоусоны еще немного постояли у могилы. Тем временем все остальные либо разъехались по домам, либо ушли в Эпплби-хаус
[4]. Мэллори всегда думал, что смерть человека, прожившего долгую и счастливую жизнь, перенести легче, но теперь понял, что ошибался. Он был рад этому внезапному уходу, хотя и огорчался, что не успел проститься с покойной. Тете Кэри было бы трудно смириться с долгим и болезненным концом. Он чувствовал, что Кейт, очень любившая старушку, беззвучно плачет. Полли, присутствовавшая на этом, по ее выражению, «эмоциональном армрестлинге» против своей воли, стояла в нескольких метрах от родителей и пыталась делать грустное лицо, но при этом нетерпеливо жевала нижнюю губу. Искренняя скорбь была ей чужда, потому что она не видела свою двоюродную бабушку много лет и не собиралась лицемерить.
Они медленно вернулись туда, где люди ели запеченное мясо и пили сидр из яблок, собранных в саду, который дал название дому. Все организовала Бенни Фрейл, компаньонка покойной, отказавшаяся от помощи других. Бенни хотелось чем-то заполнить эти дни, худшие в ее жизни. Она вертелась волчком, как охваченный скорбью дервиш.
Хотя двери, разделявшие огромные комнаты первого этажа, были раздвинуты заранее, люди начали выходить на веранду и в сад. Две деревенские девушки в джинсах и теннисках разносили подносы с комковатым темно-коричневым печеньем и сероватыми пирожными. Многие пили, хотя чаша для пунша, наполненная безалкогольным фруктовым напитком, оставалась нетронутой. Казалось, все предпочитали домашний сидр. И правильно делали. Большинству гостей предстояло идти домой пешком, а тот, кто остановился в ближайшей гостинице, расположенной в Принсесс-Рисборо, мог добраться туда на такси.
«Сразу видно, — думала Кейт, обводя взглядом чинную толпу, — что большинство присутствующих довольны собой. Для чего существуют похороны? Ответ ясен. Чтобы каждый пришедший радовался тому, что он еще жив». Но это было не совсем верно. Попадались и те, кто искренне оплакивал покойную. Например, миссис Крудж, убиравшая Эпплби-хаус тридцать лет. Но долго выдерживать постную мину трудно. Женщина, которая несколько часов назад рыдала на кухне, теперь улыбалась, болтала и нервно теребила складки черной вуали, неумело пришпиленной к бесформенной фетровой шляпе.
Лоусоны приехали в Форбс-Эббот на пять дней. Кейт принесла Мэллори бокал и обнаружила в муже перемену. Перемена была крайне незначительной — никто другой ее не заметил бы, — но когда она тронула его предплечье, сухожилия которого всю жизнь были натянуты, как струны скрипки, те слегка подались.
— Местные ничего не умеют, — сказал Мэллори, но бокал все же принял. — Я знаю это с давних пор.
— Как по-твоему, нам следует обойти гостей? — спросила Кейт.
— Поскольку ближайшие родственники покойной — это мы, я думаю, все должны подходить к нам, — высказалась Полли. — Как на греческой свадьбе.
Если бы она смогла долго простоять на месте и при этом приятно улыбаться, возможно, кто-то действительно положил бы деньги на ее поднос. Но это должны быть очень большие деньги, потому что ее долг огромен. Чертовски огромен. Хуже всего, долг становился больше не по дням, а по часам. Распухал, как джинн, вырвавшийся из бутылки. Полли рассердилась на себя и попыталась думать о настоящем. Она должна справиться… с чем? Со страхом? Нет, девушка она не из пугливых. Просто у нее перед глазами стояла отвратительная рептилия с лицом Билли Слотера. Приземистая, с бесстрастным взглядом, мерзкая на ощупь. Вроде чудовища из детской считалки: «Я знаю человека. Какого человека? Колдуна. Какого колдуна? Колдуна-вуду…»
Полли укорила себя, заставила забыть подобные мысли и стала рассматривать собравшуюся толпу. От нее не ускользала ни одна деталь — одежда, украшения, манеры, голоса. Складывалось впечатление, что тут собрались одни ходячие трупы. Средний возраст — семьдесят, не столько одетые, сколько задрапированные в ткань и неразлучные со «Стерадентом»
[5]. Представив себе сотню щелкающих зубных протезов, Полли рассмеялась.
— Полли!
— Ой… Извини. Извини, папа.
Мэллори ужасно расстроился. Внезапно девушка раскаялась и дала себе слово исправиться. Что могло бы доставить отцу удовольствие? Заставить его гордиться дочерью? Она решила пообщаться с людьми. Причем не просто пообщаться, а очаровать их. Даже самых жалких и ничтожных. Может быть, когда ей понадобится помощь, Мэллори будет более сговорчивым. Полли состроила печальную мину, улыбнулась как блаженная, пробормотала родителям, что скоро вернется, и смешалась с толпой.
Она здесь почти никого не знала; правда, некоторые помнили, как она приезжала в гости к двоюродной бабушке еще совсем маленькой девочкой. Кое-кто даже пустился в бесконечные воспоминания. С одной чудаковатой кузиной тети Кэри она просидела целых пять минут, мотая на ус манеры и слова пожилой дамы, чтобы потом посмешить других.
У тучного викария, ни молодого ни старого, была копна мягких светло-русых волос, которые на этикетках шампуня называются «летучими». Они не могли выбрать лучшего момента, чтобы подняться вверх и образовать вокруг его лица что-то вроде нимба. Викарий положил влажную руку на запястье Полли.