Написано кровью - читать онлайн книгу. Автор: Кэролайн Грэм cтр.№ 94

И вот старший инспектор спустя несколько минут после телефонной взбучки мелкими глотками пьет свой кофе и чего-то там чирикает карандашом в блокноте, как будто никакой взбучки не было. Что ж, остается только восхищаться его выдержкой.

Трой именно этим и был занят. Он молчал и думал, что же там у шефа в блокноте. Барнаби делал мелкие частые движения, будто заштриховывал что-то. Может, рисовал растения? Или листья. У шефа это хорошо получалось. Рисовать природу. Он говорил, что рисование помогает ему сосредоточиться.

Трой развернул шоколадку, пригладил ногтем большого пальца фольгу, разломил батончик пополам. Он жевал и кружил возле Барнаби, пытаясь хотя бы мельком заглянуть в его блокнот.

Сержант подобрался совсем близко. Примулы. Хорошо нарисовано, прямо как в книге. Крошечные цветочки слегка затенены серыми листьями со всеми их пупырышками. Даже болтающиеся корешки, похожие на спутанные нитки, не упущены из виду.

Трою стало завидно. «Мне бы так, — подумал он. — Рисовать, играть на музыкальном инструменте или писать рассказы». Да, общепризнано, что он одной шуткой может заставить всех завсегдатаев клуба кататься от смеха. А его «Дилайла» под караоке на рождественской вечеринке стала хитом. Но это не совсем то же.

Увидев, что чашка шефа пуста, сержант убрал ее и спросил:

— Вы что-нибудь решили насчет Дженнингса, сэр? Он у нас по-прежнему главный подозреваемый?

— Вряд ли. Мы сейчас проверяем его версию прошлого Хедли. Если Конор Нейлсон действительно вел такую жизнь, как описывает Дженнингс, он, скорее всего, известен Гарде.

— К тому же имя у него редкое.

— Думаю, там не такое уж редкое. Кроме того, эксперты сообщают, — он указал на несколько глянцевых фотографий и прикрепленных к ним листков с мелким текстом, — что отпечатки Дженнингса есть в гостиной, на посуде, на подносе, на входной двери, но наверху их нет.

— Их и не может быть. Убийца работает в перчатках.

— Не перебивайте!

— Извините.

— Теперь его туфли. На них нет волокон от ковровой дорожки на лестнице и от ковра в спальне. Нет крови и ничего другого. Нет частиц кожи. Они абсолютно чистые. А вы знаете не хуже меня, что нельзя проделать то, что мы расследуем, и не унести с собой ничего с места преступления. Они работают сейчас с его костюмом, но, по-моему, надежды нет.

— Похоже, тупик?

Барнаби пожал плечами и положил карандаш. Трой ошибся, предположив, что залп начальственной критики уже забыт старшим инспектором. Хотя годы практики и ровный характер научили Барнаби сохранять внешнюю невозмутимость, он вовсе не был непробиваемым и сейчас потихоньку впадал в уныние, чувствуя противную, серую и сухую бесплодность мысли.

Причина была ему предельно ясна. Он позволил себе то, от чего всегда предостерегал других. После разговора с Сент-Джоном, то есть, считай, с самого начала, его восприятие дела постепенно сужалось. Формально проверяя то одну, то другую версию, он в действительности лишь укреплялся в убеждении, что все завязано на Дженнингсе. Либо Макс убил Хедли и сбежал, либо, даже не будучи убийцей, он обладает ключевой информацией, которая поможет раскрыть тайну. В любом случае поимка Дженнингса и завершение дела для Барнаби прочно связались между собой, и теперь ему было довольно трудно принять тот факт, что первое вовсе не влечет за собой и даже не приближает второго. И с чем же они остались в результате?

Что ж, если считать, что Дженнингс рассказал правду, есть три варианта.

Первый: Хедли убит случайным преступником, которому внезапно представилась такая возможность. И после этого злодей скрылся с чемоданом женской одежды, но без дорогущего «ролекса»? Маловероятно.

Второй: Хедли убит кем-то знавшим его в женской ипостаси или случайным гомосексуальным партнером. Если вспомнить взгляды покойного на секс в изложении Дженнингса: секс — это зуд, от которого избавляешься в гадких местах с гадкими людьми, тогда дело обстоит совсем печально. Придется искать кого-то, с кем Хедли, возможно, и знаком-то был минут пять, кто, может быть, выследил его после ни к чему не обязывающего свидания, а потом на другой день пришел проверить, чем тут можно поживиться. Продолжительность и масштабы — не говоря уже о стоимости — такого многовариантного расследования внушали большие сомнения в том, что оно будет предпринято. Дело повиснет, и будет висеть, пока — возможно, годы спустя — какой-нибудь глазастый оперативник не просмотрит их записи и не обнаружит важную ниточку или не услышит отзвук давнего преступления в каком-нибудь другом происшествии. Иногда такое случается.

Вариант третий, не такой сложный и трудоемкий, позволяет разрабатывать дальше то, что они уже имеют. Судя по опросу ближайших соседей, Хедли держался в стороне от жизни деревни, не принимал гостей и общался только с членами писательского кружка. И одна из его знакомых по этому самому кружку была безнадежно в него влюблена. Барнаби написал их имена под нарисованными примулами.

Брайан Клэптон. На него можно еще надавить, что, без сомнения, приведет к какому-нибудь стыдному маленькому признанию вроде склонности «показывать глупости» или занятий онанизмом украдкой.

В невиновности Рекса Сент-Джона Барнаби был уверен. Рассказ старика про то, как Хедли обратился к нему за помощью, подтверждается историей Дженнингса о знакомстве с Хедли. И усиливающиеся день ото дня, если верить миссис Лиддиард, угрызения совести, которые терзают Рекса, — еще одно доказательство. К тому же он старый человек, физически слишком слабый, чтобы нанести несколько столь сокрушительных ударов.

Полностью осознавая опасность того, что невольная симпатия к фигурантам влияет на его суждения, Барнаби все-таки был склонен считать Сью Клэптон и ее подругу Эми непричастными к убийству.

Гонория Лиддиард — совсем другое дело. У этой и силы хватит для подобной расправы, и внутренней убежденности, поскольку, подобно всем фанатикам, она уверена, что каждая ее мысль, слово и действие корнями уходят непосредственно в Священное Писание. Если бы она решила, что должна кого-то покарать, чувство долга позволило бы ей сделать это без колебаний и угрызений совести. Но дело в том, что никто не вынашивал хладнокровно намерения размозжить череп Хедли. Преступником двигала слепая ярость, лишившая его самообладания.

И тогда остается Лора Хаттон, которая думала, будто ее предали. Очень даже убедительный мотив. Старый как мир. Барнаби вспомнил два своих разговора с ней. Ее громкие рыдания и тихие слезы печали о кончине Хедли. А вдруг такое безудержное горе отчасти вызвано раскаянием?

Старший инспектор решил поговорить с ней еще раз. Насколько ему было известно, она пока не знала о гомосексуальности Хедли и о том, что никакой предполагаемой соперницы на самом деле не существует. Эти два факта, сообщенные в нужное время в недружественной, незнакомой обстановке, могли бы заставить ее сказать правду. Надо быть гораздо более «крепким орешком», чем миссис Хаттон, чтобы сохранить непроницаемый вид, узнав, что столь ужасное, столь кровавое преступление ты совершила зря.