Повернувшись к ребятам спиной, чтобы они не заметили, что у
нее влажные глаза, Джейн достала из холодильника поднос с заранее
приготовленными сандвичами: с ветчиной, колбасой, индюшатиной и паштетом.
Забрав все это и три упаковки кока-колы, молодежь удалилась, а Джейн со вздохом
села за кухонный стол. Все было кончено. Для нее все было кончено. Джек
все-таки победил, сам того не зная. И вдруг, словно ему передались ее мысли,
она услышала на подъездной дороге шум машины и, выглянув в окно, увидела
знакомый серебряный «Мерседес» и Джека, который, остановив автомобиль, бодро
выскочил из кабины. Он все еще выглядел очень молодо, его светлые волосы
скрывали седину, которая уже появилась, Джейн это знала. Спортивный, в хорошей
форме, он выглядел гораздо моложе своих сорока трех лет, но в глазах его было
что-то недоброе, в линии губ появилась какая-то твердость, которой не было
прежде. Джек был внешне хорош собой, однако ему недоставало теплоты, и даже
сейчас, войдя в открытую дверь кухни, он не улыбнулся жене, не заметил печали в
ее глазах. Да он в них, в общем-то, никогда и не заглядывал.
— Привет, ты какими это судьбами? — улыбнулась
Джейн.
Джек, стоя к ней спиной и доставая из холодильника пиво,
ответил:
— У меня недалеко отсюда была деловая встреча, вот я и
решил заехать домой на ленч.
Он повернулся, оглядел ее от шеи вниз, ослабил галстук и
отхлебнул пива прямо из банки. Потом бросил пиджак на стул, и Джейн увидела,
как под рубашкой у него играют мышцы. Джек почти ежедневно после возвращения с
работы играл в теннис. Он и Джейсон были великолепны на корте. Джейн так и не
стала хорошей теннисисткой, муж и сын терпеть не могли играть с ней.
— Ты сегодня не работаешь в больнице?
— У меня перерыв на лето. Ты забыл? Она снова улыбнулась.
На этот раз Джек ответил ей тоже улыбкой:
— А, да. Вечно я забываю.
Он разглядывал зрелое, сочное тело жены и, похоже, потерял
интерес ко всему остальному.
— Загорала у бассейна?
Джек хорошо их обеспечивал, всем обеспечивал: бассейном,
машинами, одеждой; каждый год снимал дом в Ла Джолла, возил на рождественские
каникулы на Гавайи, но все-таки Джейн казалось, что он очень много недодает,
многим не делится. Он всегда был таким отстраненным и никогда не говорил с ней
по душам.
— Я приглядывала за ребятами.
Их разговоры почти всегда ограничивались одними
банальностями. Джек никогда не рассказывал ей о своей работе, не считал нужным,
и редко говорил о своих сотрудниках.
— Ты купила то, что мне нужно к поездке в Ла Джоллу?
Ранее он вручил Джейн точный список рыболовных
принадлежностей, которые хотел в этом году обновить.
— У меня не было времени. Сегодня пополудни этим
займусь.
Но вдруг ее охватило чувство, будто мир рухнул. «А разве
нет?» — думала она, в то время как Джек подошел и коснулся двумя пальцами низа
ее маленьких черных эластичных трусиков. Он нащупал то, что хотел, и погрузил
пальцы глубже, причинив ей боль, но она ничего не сказала.
— А на кое-что другое у тебя есть время? Это был
риторический вопрос. Она никогда не говорила ему «нет». Джек уже отставил пиво
и освободившейся рукой схватил ее грудь. Целуя жену взасос, кусая ей губы, он
спросил:
— Трахнемся?
В последнее время Джейн привыкла к подобной манере. Грубое
поведение мужа во время полового акта уже ее не шокировало и не удивляло.
Просто Джек таким стал. Когда они только познакомились, все было иначе. Он был
ласковее, однако после женитьбы постепенно менялся. Порой казалось, что он
одержим тем, чтобы овладеть ею или войти в нее глубже и сильнее. Джек вел себя
так, даже когда она была беременна, что иногда вызывало у нее страх, но все
как-то обошлось. Врачу она постеснялась тогда сказать о своих опасениях.
Теперь Джек привлек ее к себе, терся об нее, кусал ее нижнюю
губу. Потом он на мгновение оторвался и заметил:
— Знаешь, я все-таки рад, что заехал домой. Это лучше
ленча в городе.
Джейн рассмеялась, но глаза ее в этот день не улыбались.
Джек схватил ее за руку и повел по коридору в спальню, которая находилась в
дальнем конце дома. Он сам так запланировал, и Джейн порой думала, что муж так
сделал, чтобы дети не слышали звуков, долетавших из спальни родителей.
Когда они вошли в спальню, Джек захлопнул дверь и закрыл ее
на ключ. Он никогда не опускал на окнах жалюзи, впрочем, дети и так не могли бы
ничего увидеть, находясь в бассейне, да и Джейн с радостью отвела взгляд на
деревья, когда он грубо опрокинул ее на пол и сдернул с нее купальник.
Расстегнув лишь «молнию» на брюках, он безо всяких прелюдий, без ласк вошел в
нее. Руками он, как всегда, грубо мял ей груди, а потом стал кусать соски.
Случалось, он кусал их до крови, но на этот раз только теребил, пока Джейн сама
не возбудилась и не стала тихо стонать в его руках. Затем, к ее удивлению, он
отстранился, некоторое время ласкал ее губами, после чего обеими руками широко
развел ей ноги и снова вошел, на этот раз окончательно; издал громкий крик,
потом длинный мягкий стон и затих на ней. Удовлетворенный, довольный собой, он
напоследок касался пальцами грудей жены и не видел слез, которые медленно текли
из ее глаз.
Глава 5
Джейн вошла в знакомый съемочный павильон с тяжелым
чувством. Она видела лица хорошо ей знакомых плотников, звукооператоров,
осветителей, с которыми работала годами. Все они были ей дороги. Она пекла для
них печенье, приносила пирожные, вязала какие-то вещицы для их детей. Она
любила их всех и нуждалась в них. Нуждалась, потому что чувствовала себя с ними
хорошо. Они были ее семьей, как и ее дети. Эти люди были ее единственными
друзьями, а теперь она их теряла.
Атмосфера была мрачной, никто в этот день ее не приветствовал.
Все знали, что грядет. Жертвы были уже предупреждены. Джейн пришлось подавлять
слезы, когда с ней говорил режиссер. Он описал сцену, рассказал о предстоящей
«автокатастрофе» и ни словом не обмолвился, как поступает с ней в реальной
жизни, что отнимает у нее роль, которую она лелеяла на протяжении десяти лет. В
самом деле, это был первый день ее одиннадцатого сезона работы в сериале.
Первый и последний. Джейн даже не хотела вспоминать, как все начиналось.
Мысленное возвращение к тем дням было для нее невыносимо.
Она пошла наверх, в свою гримерную, и собрала в привезенный
чемодан вещи: четыре черных парика, свитер, спортивный костюм, шорты, которые
иногда надевала в перерывах, пару тапочек и несметное количество баночек с
гримом и бутылочек с лаком для ногтей. Все это она паковала, а сама молилась,
чтобы сыграть последнюю сцену и не впасть в истерику. Джейн знала, в какой шок
сцена повергнет телезрителей, и, как и Лу, считала, что режиссер совершает
большую ошибку. Но слово было сказано, к Рождеству все старые персонажи должны
уйти.
Когда Джейн спустилась, штативы были на своих местах, с ними
возились осветители. Джейн вдруг возненавидела эти штативы. Она хотела бы
стоять здесь, подобно им или любым другим предметам… Она чувствовала, что
впервые оставляет дом. Легче было покинуть Буффало, чем этот сериал.