Я кивнул.
Сержант был прав во всем. К нашим идти с моими разведданными бесполезно – и не поверят, и еще, того и гляди, по этому поводу врагом народа объявят с соответствующими неприятными последствиями.
Но дело все равно надо было делать. Потому оставалось только одно.
Немецкого оружия, боеприпасов и продовольствия Иван за эти месяцы притащил на хутор изрядно. В Чернобыльской Зоне моего времени с таким хабаром вполне можно было магазин открывать, создав Жмотпетровичу вполне взрослую конкуренцию. Потому я без зазрения совести поинтересовался:
– Автомат дашь? И форму немецкую. И жратвы на пару дней.
– Собрался куда? – прищурился Иван.
– Собрался, – кивнул я. – Надо отыскать того эсэсовца, что мертвяков оживлять пытается, и прикончить. И все его разработки уничтожить. Иначе…
– Знаю, что иначе ничего хорошего не будет, – кивнул сержант. – Только думаю, что один ты много не навоюешь. Поэтому я с тобой пойду.
Сказал он это уверенно, как отрезал. Видать, еще в процессе разговора догадался о моих намерениях и принял решение, от которого отговаривать бесполезно.
– А она? – кивнул я головой в сторону девушки, что возилась в огороде.
Иван нахмурился.
– Если фрицы это место найдут, то всем нам крышка при любом раскладе. Окружат, гранатами закидают – и привет. Я, конечно, на всякий случай позаботился, чтоб не нашли, – в лесу и растяжки стоят, и противопехотные мины. Наша девочка все проходы в них знает, я заставил заучить. Стреляет, правда, плохо, но «Парабеллум» я ей оставлю. Если что – она сможет, духу хватит. Это я точно знаю.
Что «сможет» названная дочка Ивана, я переспрашивать не стал. И так понятно. Очень хотелось верить, что до этого не дойдет. На войне только и остается, что верить – в то, что все будет хорошо, что небезразличные тебе люди останутся в живых… И, конечно, верить в победу. Иначе – никак. Иначе лучше самому ствол к виску приставить и на спуск нажать, потому что на войне жизнь без веры в победу – не жизнь…
Она не плакала, когда узнала, не задавала вопросов, не просила вернуться. Лишь сказала:
– Значит, так надо. Просто сделайте то, зачем идете.
И не смотрела вслед, когда мы уходили, просто закрыла за нами дощатую дверь. Да и мы не оборачивались, когда направлялись к оставленному Иваном единственному проходу в окружавшем сторожку минном поле. Потому что это очень трудно, уходить оборачиваясь. Как и провожать, глядя вслед людям, которые тебе небезразличны.
Иван шел молча. Видно было, тяжело ему. Привязался к девчонке, к лесу этому, где чувствовал себя как дома. Но когда впереди меж стволами забрезжил свет, выдохнул, разжал кулаки и спросил:
– Ну что, командир, куда мы теперь?
– На восток, – сказал я, задумавшись о том, как сейчас, в этом времени выглядит место, которое через четыре с половиной десятилетия назовут Чернобыльской Зоной отчуждения. И что нас ждет там… И потому машинально, на автомате повторил:
– На восток.
* * *
Немцы в своем тылу обставились капитально. Дороги перегородили шлагбаумами, посты на каждом шагу, любой мало-мальски значимый военный объект охранялся как следует – не только вооруженными караульными, но и на совесть сооруженными пулеметными гнездами из утрамбованной земли и мешков с песком.
Думаю, Иван затарился трофеями в первые дни войны, когда тут была неразбериха. Сейчас это было бы затруднительно – о чем он мне, кстати, и сказал, когда мы вскрывали отлично замаскированный схрон на краю леса, где сержант припрятал мотоцикл, на котором привез меня сюда.
– Немец теперь ушлый, бдит, сволочь, диверсантов и партизан опасается. Хотя, если честно, зря. Тех, кто пытался партизанить, они вычислили и почти всех перевешали. Боевого опыта у мужиков не было, только ненависть. А на одной ненависти далеко не уедешь. Нашим же, думаю, пока не до диверсий в тылу врага – линию фронта бы удержать, это сейчас главное.
Аккуратно, стараясь не попасться на глаза патрулям, мы отъехали от леса и, выбравшись на шоссе, двинули вперед уже не скрываясь. Судя по картам, до Чернобыля нам нужно было проехать около пятисот километров, и, поскольку выехали мы рано утром, где-то к вечеру вполне реально было добраться до цели.
Немецкий мотоцикл, несмотря на долгую стоянку в лесу, работал как часы, так что с этой стороны проблем не было. Вопрос был в другом: как быстро фрицы нас раскроют, а в том, что это случится, мы совершенно не сомневались. Хотелось конечно, чтоб как можно позже, но тут уж как получится. По шоссе туда-сюда сновала разнокалиберная немецкая техника, так что затеряться среди ревущих грузовиков и грохочущих гусеницами бронетранспортеров было вполне реально.
Фрицы своим на постах пробок не создавали, документы проверяли редко. Первые два мы проехали неторопливо, изобразив на лицах суровую сосредоточенность людей, занятых очень ответственным и важным делом. Нас никто и не остановил, охранники возле шлагбаумов лишь руками махали – проезжайте, мол. Ну а чего? Морды мы с утра выбрили до скрипа, обмундирование выбрали почище да поновее. Правда, мотоцикл был грязноват – пока от леса до шоссе добрались по раскисшей грунтовке, глина налипла на крылья и коляску. Ну так война ж, не парад, надо понимание иметь…
Однако на третьем посту фрицу наш нестерильный мотоцикл не приглянулся. Вышел он на шоссе, рукой отмашку сделал – стой, мол.
Иван наш транспорт остановил, полез за пазуху – типа, за документами. Я же тем временем прикинул, как лучше справиться с проблемой. Пост мобильный – два фрица, временный шлагбаум да тентованный грузовик на обочине, где, по идее, может смена отдыхать. Так то не проблема сейчас из пулемета, что на коляске установлен, и двух постовых срезать, и грузовик прочесать. Но шуму много будет. Хоть дорога с раннего утра пока и пустынна, не исключено, что по закону подлости за нами, например, стрелковая рота на таких же грузовиках едет. Поэтому я незаметно кобуру расстегнул – два пистолетных хлопка всяко тише пулеметной очереди.
Но стрельба не понадобилась.
Когда постовой подошел, Иван неторопливо достал из-за пазухи финку и ткнул ею немцу в сердце. И пока тот осознавал, чего это сейчас произошло, сержант ножик свой финский из раны выдернул и коротким движением руки метнул его во второго немца.
Получилось красиво. Окровавленный нож, не отягченный гардой и другим лишним металлом, полетел как стрела – и с силой воткнулся немцу прямо в глаз. Могу сказать с полной уверенностью: я с десяти шагов так нож никогда не кину. Это навык высочайшего уровня, который достигается многими часами тренировок. И я даже затрудняюсь утверждать, что такому учат в какой-нибудь разведывательно-диверсионной школе, ибо метание ножей искусство очень спорное с точки зрения применения в военном деле.
Но факт остается фактом. Поймав глазом полтора дециметра стали, немец мешком осел на землю. А Иван просто по обочине обогнул шлагбаум и поехал дальше.