Не самый глупый из детей ребе быстро скумекал, что взять такого партнера под опеку дорого не обойдется, но сулит в будущем какие-никакие, но барыши.
Через Яшкины концы в Двинске телегу контрабанды толкнули по-быстрому, за полцены: товар был уж больно горячим. Яшка трижды помолился всевышнему за то, что взял в делюгу этого неразговорчивого белоруса: тот провел груз такими тропами, какими ходят лишь лоси да кабаны. Ни один прикордонный патруль даже не повел напомаженным усом.
Дальше – больше. Уж чем-чем, а светлыми идеями, как почти честно заработать пару целковых и «детишкам на молочишко», светлая голова Яшки всегда была полным полна.
В отличие от коротышки-авантюриста, Сергей всегда был сама рассудочность и расчет. Деньги его не особо прельщали, но они давали свободу выбора и действий – да, это было ценным. Одна беда, не залеживались они в карманах.
– Чего горевать об убытках, Яшка? Сегодня пан, завтра – пропал. Пока есть фарт, живи, наслаждайся. Что завтра будет, никому не ведомо. Но напролом не попрем. Надо пару дней отсидеться в лесу, посмотреть, кто, зачем и куда там ходит. Потом потянем твой контрабас.
– Сережа! Каждый день простоя – убытки. Деньги должны работать, приносить деньги! Читали Карла Маркса? Нет? А зря! Очень рекомендую. Умнейший еврей, ну, не такой умный, как Миша Берзянский с Вильно, что имеет свою страховую компанию, но как писатель про деньги, это таки да! Уже давайте скорее же перейдем кордон, ибо витебские дамы никак не могут без щеток из свиной щетины, хорошей немецкой пудры, французских помад и румян. Я молчу про шелковые китайские ленты, что пойдут у нас по десять копеек на вложенных две!
– Всему свое время.
* * *
Шапки подтаявшего снега с шумом падали с высоких сосен по обе стороны тракта, тянувшегося аж от самого Смоленска до Двинска. Пара гнедых, запряженных в казенный рыдван, шарахалась, возничий в обтрепанном кожухе тут же огревал их толстой пугой, бормоча себе под нос еле слышные проклятия.
Стась смотрел в окно на синее, уже почти весеннее небо, надеясь услышать гортанные вскрики грачей, не думал ни о чем, целиком растворившись в этой синеве, знаменующей начало новой жизни.
Если бы не наручники на руках, да толстое, вздымающееся от храпа брюхо полицейского, вжавшего Стася в самый угол повозки, поездка могла бы показаться даже приятной. Впрочем, такие мелочи, как комфорт, давно не волновали парня. Почему-то вышло так, что Стась всегда искал трудности даже там, где их нет.
Спать на голых досках, купаться в любое время года, бежать, пока глаза не начнут выпрыгивать из глазниц, – это было его. Сам искал предел прочности организма и братьев подвигал, понимая, что ни Сергею, ни, тем более, Мишке далеко до развитой им выносливости.
Вглядывался в краешек неба и думал, что все было не зря – и споры, кто дольше удержит руку над горящей свечой, и двухнедельное голодание, и телега, которую таскал по двору вместо лошади, каждый день добавляя на повозку по увесистому булыжнику. Почти получилось выковать из себя стального человека, которому нипочем физические и жизненные трудности.
Где-то в закоулках сознания жил маленький страх перед неизвестностью и трудностями положения заключенного под стражу. Но Стась привычно давил его, не давая высовываться, точно так же, как давил его, когда малолеткой переплывал на спор немаленькое Миорское озеро.
Где-то посредине стало на миг страшно, когда ногу схватила судорога. Из закоулков разума выкрался некто мохнатый, завопил, что все пропало, что вот она – гибель. Совладал, загнал обратно, задушил волей, не давая пикнуть, лег, растекся по воде расслабленным телом, позволил круто вздыбившимся волнам покачать себя, почувствовал как в материнской колыбели, осознал, что сам плоть от плоти этой могучей стихии. Отдохнув, почувствовал такой прилив сил, что еще пару раз, казалось, мог бы переплыть то место, где утоп не один десяток таких самоуверенных спорщиков.
Вот и сейчас, поездка в Браславскую тюрьму под следствие пугала, но страх был не в силах подавить волю и прислушиваться к его комариному писку Стась не собирался и не хотел. Давно определил для себя, что за каждое дело, доброе ли, плохое ли, будет расплата. Это путь правды, путь судьбы. Правда – она как бурный поток. Начнется с залитой солнцем капли, упавшей где-то в лесу с вековой сосны, станет лужей, потом тихим ручейком, речушкой, которая, соединившись с тысячами таких же появившихся ниоткуда, забурлит бурным потоком, снося берега и постройки, круша опрометчиво созданные плотины и препятствия.
Стась был спокоен, чувствовал, что прав, что он орудие возмездия, меч в карающей руке судьбы. А о чем волноваться мечу?
Задержанный улыбнулся посетившим мыслям, выровнял дыхание и уснул под мерное раскачивание рыдвана, везущего его в туманное будущее, которое обещало быть жестоким – именно таким, к которому инстинктивно Стась стремился всю свою пока недолгую жизнь…
* * *
Странную парочку Жердяй и Коротыш – так за глаза называли Сергея и Яшку и латышские, и литовские, и русские контрабандисты. Некоторые, особо смелые, пытались их кликнуть по пьяни или по дури, но тут же знакомились с резким Сергеевым кулаком. Бил он быстро и почти незаметно, черт те как отвлекая даже опытных бойцов от левого хука в челюсть, которым Вашкевич старший свалил не одну дурную голову, сидящую на крепкой бычьей шее.
Не догадывались доморощенные забияки, что виной всему книга маркиза Куинсберри, принесенная младшим братом Мишкой, который тащил в хату все подряд из библиотеки пана Еленского. До книг Сергею дел не было, но уж больно забавными были картинки, на которых усатые господа в узких трико стояли друг перед другом в напряженных позах дерущихся петухов.
Сладкоежка Мишка не устоял перед каждодневной порцией монпансье, купленного специально для него братьями в лавке старого Мирона. Получив утром пять сладких катышков разного цвета и вкуса, Мишка через пень-колоду, со словарем, переводил с английского, а Сергей и Стась отрабатывали упражнения уважаемого маркиза, нещадно колотя друг друга хитрыми английскими финтами, что назывались боксингом.
Что греха таить, у не такого рослого, как Сергей, Стася получалось лучше: и поднырнуть под локоть в нужный момент, и достать резким крюком до печени. И, может быть, благодаря своему более одаренному в этом плане брату Сергей начал понимать, что в драке, как и в жизни, побеждает тот, кто умнее, изобретательней, резче и, главное, первее.
Длинные руки, резкий, отработанный на мешке с песком хук делали чудеса, осаживая не желающих отдавать проигранное каторжан, дерзких вымогателей, коими была полна вся прикордонная зона. Ох, и огорчались рьяные деревенские бычки, всегда готовые продемонстрировать молодецкую удаль.
С течением времени слава бойца, не уступающего ничьему авторитету, побежала впереди, и вступать в прямой конфликт Сергею и прилипшему к нему намертво Яшке приходилось все реже и реже.
Тренировки не были заброшены лишь благодаря Стасю, который любил говаривать, что если не совершенствоваться в чем-то, то и вся затея не стоила выеденного яйца.