Рейх. История германской империи - читать онлайн книгу. Автор: Борис Соколов cтр.№ 116

На бумаге все выходило гладко. В жизни же стройной и бесперебойно действующей системы учета безвозвратных потерь создать так и не удалось. Красноармейские книжки ввели 7 октября 1941 года, однако еще в начале 42-го далеко не все красноармейцы их получили. К тому времени многие бойцы и командиры не были снабжены и медальонами со сведениями о военнослужащих. Например, соответствующий приказ до войск Южного фронта был доведен только в декабре 41-го. А 17 ноября 1942 года новым приказом наркома обороны эти медальоны были вообще отменены. Приказ был издан потому, что на многих бойцов и командиров сам вид медальонов действовал угнетающе, заставлял думать о близкой смерти. Нередко красноармейцы даже отказывались их брать. В результате учет безвозвратных потерь еще больше запутался. Командирам подразделений разрешили предоставлять донесения о потерях с указанием только общего числа, а не имен убитых, раненых и пропавших без вести. Стало гораздо проще занижать цифры потерь, особенно безвозвратных, в чем командиры были кровно заинтересованы. Ведь чем меньше потери, тем лучше подразделение воюет.

Главное же, чем меньше были потери в донесениях, тем больше людей на бумаге оставалось в строю, а на мертвые души можно было исправно получать продовольственные пайки и распределять их среди оставшихся в живых.

Ответственный секретарь «Нового мира» во времена Твардовского Игорь Александрович Сац в годы войны командовал ротой разведчиков. Кстати, его, знавшего польский язык, взяли в просоветское Войско Польское, где Сац считался как бы поляком. После войны он рассказывал критику Владимиру Лакшину, как именно составлялись донесения о численности личного состава роты: «Можно поехать в Подольский архив и там найти три моих донесения, помеченных одним и тем же числом. В одном я пишу, что в моей разведроте 38 активных штыков, в другом – 65, а в третьем – 93. Как так? А просто в первом случае меня запрашивали, не могу ли я передать в другую роту часть своего личного состава. Не могу, у меня всего 38 бойцов. Во втором требовалась справка на обмундирование и боевое снаряжение – тут точно 65, ни больше, ни меньше. В третьем же случае выдавалось пищевое довольствие – его бы хорошо получить на 93-х – разведчика надо кормить. А военный историк пусть выбирает цифру, какая ему нравится». Причем манипуляции происходили чаще с безвозвратными потерями, поскольку раненых учитывали еще и санитарные учреждения, и здесь простора для командирских фантазий было поменьше.

В руководстве наркомата обороны нисколько не заблуждались насчет полноты учета безвозвратных потерь. В приказе от 12 апреля 1942 года заместитель наркома обороны Е. А. Щаденко, ведавший кадрами, отмечал: «Учет личного состава, в особенности учет потерь, ведется в действующей армии совершенно неудовлетворительно… Штабы соединений не высылают своевременно в центр именных списков погибших. В результате несвоевременного и неполного представления войсковыми частями списков о потерях получилось большое несоответствие между данными численного и персонального учета потерь. На персональном учете состоит в настоящее время не более одной трети действительного числа убитых. Данные персонального учета пропавших без вести и попавших в плен еще более далеки от истины». К концу войны положение не улучшилось. За два месяца до победы в приказе наркома обороны от 7 марта 1945 года указывалось, что «военные советы фронтов, армий и военных округов не уделяют должного внимания» вопросам персонального учета безвозвратных потерь. На практике ни Жуков, ни другие советские военачальники не знали, сколько в действительности в данный момент личного состава в подчиненных им войсках и какие они понесли потери.

Лишь в 1993 году в книге «Гриф секретности снят» Министерство обороны России наконец опубликовало официальные данные о безвозвратных потерях Красной Армии в Великой Отечественной войне. Они оказались равны 8 668 400 человекам убитыми и умершими от ран, болезней, несчастных случаев, в плену, покончившими с собой или расстрелянными по приговорам трибуналов. Однако невооруженным глазом видно, что эта цифра очень далека от действительности. В тех немногих случаях, когда данные о потерях в отдельных операциях, приведенные в книге «Гриф секретности снят», поддаются проверке, выявляется их полная несостоятельность. Так, 5 июля 1943 года, к началу Курской битвы, войска Центрального фронта, которыми командовал Рокоссовский, насчитывали 738 тысяч человек и в ходе оборонительного сражения по 11 июля включительно потеряли убитыми и пропавшими без вести 15 336 человек и ранеными и больными 18 561 человек. К моменту перехода Красной Армии в наступление на Орел, 12 июля, состав войск Центрального фронта почти не изменился: прибыла одна танковая и убыли две стрелковые бригады. Танковая бригада тогда насчитывала 1300 человек, стрелковая – от 1500 до 3000 человек. С учетом этого к началу Орловской операции Центральный фронт должен был располагать не менее чем 700 тысячами человек личного состава. Однако, как утверждают авторы книги «Гриф секретности снят», в тот момент в войсках Рокоссовского насчитывалось только 645 300 человек. Значит, истинные потери Центрального фронта в оборонительном сражении под Курском были примерно на 55 тысяч больше, чем утверждает официальная статистика. Не могло же сразу такое количество людей дезертировать или просто исчезнуть неведомо куда, да еще в условиях ожесточенных боев!

Ясно, что официальными данными для определения подлинного размера безвозвратных потерь Красной Армии в Великой Отечественной войне пользоваться нельзя. Нужно пойти другим путем. В 1993 году Д. А. Волкогонов опубликовал сведения о безвозвратных потерях советских вооруженных сил в 1942 году с разбивкой по месяцам. Всего они составили 5888 тысяч человек (по сравнению с 3258 тысячами в книге «Гриф секретности снят»). Между числом убитых и раненых существует зависимость, близкая к прямо пропорциональной. Сколько именно было раненых в Красной Армии во время войны, точно неизвестно до сих пор. Однако в книге Е. И. Смирнова «Война и военная медицина» приведен график помесячных потерь ранеными с июля 41-го по апрель 45-го (в процентах к среднемесячной величине).

Отмечу, что даже данные Волкогонова существенно занижают величину безвозвратных потерь. Так, в мае 1942 года безвозвратные потери составили всего 422 тысячи человек и даже уменьшились по сравнению с апрелем на 13 тысяч. Однако как раз в мае немцы взяли около 150 тысяч пленных на Керченском полуострове и около 240 тысяч – в районе Харькова. Значит, необходимо выбрать такой месяц, когда убитые были учтены наиболее полно и не было больших потерь пленными. По ряду соображений я остановился на ноябре, когда безвозвратные потери достигли 413 тысяч человек, а число раненых составило 83 процента от среднемесячного уровня за войну в целом. Если распространить эту пропорцию на весь военный период, то общее число погибших можно очень грубо оценить в 23,3 миллиона человек. Из этого числа надо вычесть 940 тысяч окруженцев, числившихся пропавшими без вести, но после освобождения оккупированных территорий вновь призванных в армию. Останется около 22,4 миллиона погибших в бою, умерших от ран, болезней и иных причин. К этому числу надо еще прибавить умерших в плену.

По послевоенным немецким данным, вермахт на Восточном фронте захватил в плен 5754 тысячи военнопленных. Однако в этом документе число пленных 41-го года определено в 3355 тысяч человек. Между тем в других немецких документах отмечается, что тогда было взято в плен 3,8–3,9 миллиона человек. С учетом этого общее число советских пленных можно оценить в 6,3 миллиона человек. Из них около 1,8 миллиона было освобождено Красной Армией или, сражаясь уже в рядах вермахта, вновь попало в плен, уже в советский. 250 тысяч, а может быть, и больше предпочло остаться на Западе после окончания войны. Какое-то число смогло бежать из лагерей военнопленных еще до окончания войны. Всего, по моей оценке, в плену погибло около 4 миллионов бойцов и командиров Красной Армии, главным образом в суровую зиму 41-го, когда их почти не кормили и держали в лагерях едва ли не в открытом поле. Хоть как-то заботиться о выживании пленных немцы начали только после окончательного провала блицкрига.