С трудом разомкнув пересохшие губы, Ринат прошептал:
— Если кто-то не признается, он забьет до смерти нас обоих.
— Того, кто признается, точно забьет, — через мгновение послышался ответный шепот.
— Хотя бы один останется.
Мышцы шеи все же сумели сделать еще одно усилие и повернули ставшую неимоверно тяжелой голову еще немного влево. Теперь Ринат мог хорошо видеть висящего рядом щуплого, невысокого человечка с переполненным ужаса побледневшим лицом и трясущимися губами. «Интересно, я так же сейчас выгляжу? Хорошо, хоть Инга этого не видит».
— У меня дети… трое, — жалобно прошептал Михайлов, — приводя в свою пользу единственно возможный аргумент. — А у тебя? У тебя есть кто-то?
— Точно не знаю, — Ринат попытался усмехнуться, но губы категорически отказывались ему подчиниться, — может быть, уже есть.
— Вот видишь.
В донесшемся шепоте Ринат уловил едва заметную, но все же крупинку торжества. Неужели этот идиот думает, что мне не все равно? Что мне есть какое-то дело до него самого и его выводка. Сколько их там у него, трое? Да хоть семеро!
— Мне нельзя умирать, — всхлипнул маленький человечек, — жена одна не вытянет. Больная она у меня… Ноги не ходят… Я ее каждый вечер на руках в ванную отношу, мою. Одна у нее радость — в воде теплой полежать! Потом в спальню назад несу. Ноги у нее отказали, а врачи… они ведь ничего не могут… Они никогда ничего не могут!
Ринат устало закрыл глаза. Ничего не могут… Да уж, это как всегда. Никто никогда ничего не может. Удивительно, ему всегда казалось, что он является редким исключением из общей неспособности сделать хоть что-то. А вот теперь, надо же, он превратился в огромную, болтающуюся на ветке елочную игрушку, которой забавляется глупый мальчишка, вбивший себе в голову чудовищную ахинею. Игрушка… Елочная. Почему он вдруг подумал про елку? До Нового года ведь еще ждать и ждать. Сколько там дней осталось? Уже ведь ноябрь, значит, не так уж и много. Кажется, раньше, когда он был еще ребенком, елки устанавливали только в декабре, а сейчас все торопятся, будто соревнуются, кто успеет нарядить первым. Спешат люди… Спешат праздновать. Ну а что им еще остается, если ничего другого они толком не могут. А теперь и он сам стал таким же, как они все. Таким же беспомощным. И ничего уже с этим не поделать. Хотя…
— Пацан, — с трудом шевеля губами прошептал Ринат. Поняв, что его призыв остался неуслышанным, он, напрягая последние силы, позвал громче: — Пацан!
— Что там? — Зубарев выхватил телефон у превратившегося в окаменевшее изваяние полковника. — Ау! Кто тут у нас? Да чтоб вы все передохли!
Сунув телефон Кноля в карман куртки, оперативник обернулся к Лунину:
— Отключились уже!
— Аркадий Викторович, — Илья потряс стоящего неподвижно полковника за рукав, — что там происходит? Что сказал Олег?
— Этот Ринат, — голос полковника звучал удивленно, словно он никак не мог поверить в то, что сам сейчас произносит, — представляете, он умер.
— Умер? Как умер? — растерялся Лунин.
— Ты нормально говорить будешь? — Подскочивший к Кнолю Вадим ухватил полковника за грудки и яростно встряхнул, так что ткань куртки жалобно затрещала. — Олег что, убил его?
— Ну что вы, — жалобно улыбнулся полковник, — Олег не мог. Олег — он же такой мальчишка замечательный…
— Весь в отца, похоже. — Еще раз зачем-то встряхнув полковника, Вадим вновь достал из кармана смартфон Кноля. — А что второй? Он еще жив?
— Не знаю, — Аркадий Викторович растерянно пожал плечами, — я не спрашивал.
— Едем! — решительно приказал оперативник и, ухватив Кноля под локоть, потащил его к «хайлендеру», по дороге успев сунуть ему в руку смартфон. — Звони, звони сыну, мышь тюремная! Не дай бог и второй сам помрет, я ведь всю вашу семейку прямо на месте перестреляю.
Взревев мотором и выбрасывая из-под колес комья грязного снега «хайлендер» рванулся с места, оставляя позади себя ничего не понимающую толпу сотрудников колонии и запертое овощехранилище, в котором лежало тело задушенной Алины Кноль. Впрочем, растерянность в толпе длилась недолго. Уже спустя несколько мгновений самые сообразительные бросились к своим машинам. Всем хотелось присутствовать при развязке разыгрывающегося у них на глазах представления. Каждый понимал, что самое интересное всегда кроется в развязке.
— Так значит, это ты Алинку убил?
Ринат удивился тому, как равнодушно прозвучал вопрос. «Похоже, парень сам себя вогнал в такой транс, из которого ему так просто уже не выбраться».
— Я… Я один. — Ринат постарался взглянуть подростку в глаза, но тот, словно не замечая своего пленника, отрешенно смотрел куда-то на противоположную стену гаражного бокса. — Этого не было, — мотнул он головой в сторону притихшего Михайлова.
— Не было, говоришь. — Холодно улыбнувшись, Олег сместился немного в сторону. — А мы сейчас об этом у него самого спросим. Как следует спросим.
Мелькнула монтировка, и гараж вновь наполнился очередным, полным боли и отчаяния, воплем.
— Да что ж ты есть-то такое! — отчаянно рванувшись, выкрикнул Ринат.
Чувство страха куда-то исчезло, уступив место ослепительной, нарастающей с каждой секундой, стремительно заполняющей каждую клеточку организма ярости.
— Сними меня, паскудник! Немедленно, слышишь! Ты хочешь знать, где она? Где ее тело? Тогда снимай. Снимай сейчас же, и я отвезу тебя к ней. Ты слышишь меня, гаденыш? Мы либо сейчас едем к ней, либо никогда. Ты понял меня? Никогда! А ты, хоть обмашись своей железякой, и слова из меня больше не вытянешь.
— Не смей!
Первый удар стального прута оказался неточным. Скользнув по левой щеке, монтировка лишь раздробила Ринату скулу и рассекла кожу до самого подбородка.
— На меня!
Второй удар был точнее. Наотмашь, точно в правый висок.
— Орать!
Третьего удара, по переносице, Ринат уже не почувствовал.
— Орать он на меня будет, — отступив на шаг назад, Олег несколько раз шумно выдохнул, — на меня даже отец никогда не орет. Никогда, ты понял?
Сделав еще один глубокий выдох, он взглянул на замершего в ужасе Михайлова.
— А теперь ты. Расскажешь мне, где сейчас Алина. А потом…
Звонок мобильного телефона не дал ему докончить фразу.
— Да, папа! Слышу! Что? Рината? — Подросток растерянно улыбнулся. — Не могу, папа. Он умер. Только что.
Прервав разговор, Олег отшвырнул телефон в сторону. Затем, издав яростный вопль, с силой обрушил монтировку на металлическую поверхность верстака. Вырвавшись у него из рук, стальной прут отлетел в сторону. Потерев ушибленную ладонь, подросток сунул руку в карман. Увидев выскочившее из рукоятки лезвие выкидного ножа, Михайлов отчаянно задергался из стороны в сторону.