Настоящий принц! – провозглашает Хильдегард, снова затягиваясь сигаретой, готовой вот-вот опалить ее пергаментные пальцы.
Ну вот, стенаю я мысленно, если Ник – принц, а я – злополучная Золушка в этом... вызывающем платье... Подтягиваю лиф повыше. То, надеюсь, хотя бы мне не придется, следуя сюжету, убегать с бала, теряя по дороге собственные туфли!
… Надеждам моим, как показали дальнейшие события, не суждено было сбыться: наверное, просто нельзя переписывать сказки на свой собственный, индивидуальный лад, но пока я этого еще не знала, и стоило Хильдгард отсолютовать мне ручкой и удалиться, как ее место занял Михаэль Вайс с несколько покаянной улыбкой на губах...
Я видел, вы беседовали с Хильдегард, – говорит он мне с грустинкой в голосе, – боюсь, Джессика, мы не просветили вас на ее счет...
Она охотно сделала это за вас, – отзываюсь я на его слова. – Очень «милая» старушка, – добавляю с беззлобной насмешкой, которую собеседник тут же улавливает.
О, Хильдегард всегда была эксцентричной бунтаркой! – посмеивается он. – Не знаю, сказала ли она вам: у нее рак легких, прогнозы врачей неутешительны.
Я так и вижу кольца дыма, пускаемые ее в потолок (почти идеальная имитация Гэндальфа, как подумалось мне тогда)... Вот к чему, догадываюсь я, были разговоры о последней сигаретке!
Да, она сказала об этом, – отвечаю я Михаэлю и хочу добавить было, что его свояченица, похоже, смирилась со своей печальной судьбой, как его окликает группка мужчин, активно обсуждающих политическое положение Германии и проблему эмигрантов в целом. Я слышу это даже отсюда...
Извините, Джессика, – вежливо кивает мне работодатель, – хозяйский долг зовет. Но вы не скучайте... Восхитительно выглядите, кстати, – подмигивает он мне. – С Рождеством! – И наконец оставляет меня одну.
Окидываю взглядом окружающих меня людей и чувствую себя более одинокой, чем когда-либо в жизни. Почти...
За столом я сижу между Паулем и дородной дамой в бархатном платье, цвет которого почти неотличим от цвета лица самой дамы – темно-бордовый и слегка пьянящий одним своим видом.
Она, если я правильно понимаю, двоюродная свояченица брата сестры Михаэля... ой, или я что-то напутала, не уверена... Я не очень сильна во всех этих межсемейных тонкостях.
Попробуйте вот этот крабовый салатик, – тычет она в мою тарелку вилкою, – он очень даже неплох, как по мне.
Я послушно подношу ко рту наколотый кусочек помидора и медленно его пережевываю. Как там говорится: кто долго жует, тот долго живет. Не хочу жить долго без Доминика...
Я так давно была впервые влюблена, что почти забыла, каково это, томиться от любви и не знать, есть ли у вашего чувства будущее. Кусок в горло не лезет... причем буквально.
Ты уверена, что те поцелуи тебе не приснились? – между десятым и одиннадцатым пережевыванием несчастного помидора шепчет мне на ухо Пауль, и я смотрю на него так потерянно и тоскливо, что он с улыбкой откидывается на стуле.
Нет, они мне не приснились, думаю я, смотря на Домника долгим пристальным взглядом, и ты тоже их не забыл, мысленно обращаюсь я к предмету своего наблюдения.
В этот момент по комнате проносится радостный перезвон колокольчика: кто-то поставил такой около каждого гостя, как предмет сервировки, – это Хелена соскакивает со стула и слегка осипшим голосом сообщает:
Раз уж сегодня у нас семейные посиделки в тесном, дружеском кругу, – она окидывает сидящих одним сиящим взглядом, – то мы с Гертом хотели бы вам сообщить,– тот тоже встает рядом с невестой, – что наконец-то определились с днем нашей свадьбы. Февраль, – выстреливает она названием месяца, словно пробкой от шампаского, – февраль двенадцатого числа. Мы подумали, что если уж холода свели нас вместе, то пусть и повенчают нас тоже они...
Гости начинают радостно перешептываться.
О, как это здорово, Хелена! – восклицает Ванесса, хлопая в ладоши. – Поздравляю! – Доминик невозмутим, как собственная салфетка, которой он вытирает уголок рта, но матери все же улыбается... хоть и с опозданием.
Половина из этих людей Хелены до сегодняшнего вечера даже в лицо не видела, но теперь они начинает наперебой поздравлять их с Гертом с предстоящим событием и вспоминать собственные свадебные истории. Настоящий застольный ажиотаж! Я даже вижу как Ванесса наклоняется к Доминику – моему Доминику – и шепчет ему на ухо нечто пикантное, судя по ее раскрасневшимся щекам... Может быть, тоже предлагает ему выбрать подходящую дату свадьбы.
Я слежу за ними голодным, убийственным взглядом – даже сообщение о скорой свадьбе подруги не особо меня взбадривает – и тут, как ведро холодной воды, рука моего застольного соседа осторожно обхватывает меня за талию и слегка тянет ошалевшую меня на себя... Одариваю Пауля многозначительным «уж не ошибся ли ты адресом» взглядом, но он лишь улыбается мне в лицо и так близко склоняется к моему уху, что я ощущаю горячее дыхание его губ, обжигающих мне кончики ушей, словно огнем.
Ты сегодня хорошо выглядишь, Джессика, – шепчет он мне с интимными придыханиями в голосе. – Думаю, я бы тоже смог влюбиться в тебя при случае...
Я резко отшатываюсь от него, сведя нахмуренные брови на переносице. Это что еще за шутки такие?!
Тебе шампанское ударило в голову? – шепчу я сердито. – Что на тебя нашло?! Сейчас же перестань.
Но он и не думает меня слушаться: наоборот, снова подается ко мне и начинает водить пальцем по моей обнаженной руке, от чего меня невольно передергивает.
Что он творит, бъется отчаянная жилка на моем виске, а потом я ловлю взгляд Доминика, который смотрит с такой непримиримой ожесточенностью в своих голубых глазах, что я начинаю задыхаться. Буквально...
Перестань! – отдергиваю я руку и смотрю на Пауля с полнейшим отчаянием. – Зачем ты все это делаешь?
Он отвечает мне взглядом умудренного опытом родителя, который как бы намекает на мое полное незнание реалий этой непростой жизни... Сама частенько использую такой по отношению к своей дочери, поэтому легко его узнаю...
Я обещал, что все у вас будет хорошо, – присовокупляет он к своему красноречивому взгляду, – вот и доверься мне, Джессика. – А потом снова проводит пальцем по моей руке снизу вверх.
Хелена смотрит на нас! – пытаюсь урезонить я парня, тактика которого хоть и становится мне ясна, но покоя на сердце не вызывает.
Она ничего не поймет – все ее мысли заняты предстоящей свадьбой. – И так дерзко улыбается мне, что я даже покрываюсь испариной, а потом сердито произношу:
Я серьезно подумываю о том, уж не влепить ли мне тебе смачную пощечину... Ты, определенно, переигрываешь.
Тот продолжает улыбаться.
Можешь ударить, если очень хочется, – миролюбиво дает он добро, – делу это не помешает... – И вдруг заправляет мне за ухо выбившуюся прядь волос, а потом, опуская руку, как бы ненароком касается моей левой груди. Той самой, что мое слегка фривольное платье обнажило сверх всякой меры...