Куда идешь, рыжая? — окликает меня до боли знакомый голос. Оборачиваюсь и ахаю…
Юлиан?
Собственной персоной. Как тебе мой букет, понравился?
Он сказочный, — шепчу я, вновь парализованная его яркой улыбкой. Вот почему мотыльки постоянно летят на свет, понимаю я водночасье — они не могут противиться его яркому очарованию. Тот манит и привлекает, подобно центру галактики, вокруг которого они и кружат, пока не сгорят…
Рад, что тебе понравилось. Хочешь прокатиться?
А?
Прокатиться, говорю, хочешь? Я хотел бы тебе кое-что сказать.
Да, конечно, — наконец отмираю я.
Юлиан распахивает передо мной пассажирскую дверь, и я второй раз за два дня сажусь в Юлианов автомобиль.
Замерзла? Добавить тепла?
Нет.
Хочешь переключить радио?
Нет, и это сойдет.
Наконец он закидывает руку на спинку моего сиденья и подается ко мне — мы так близко, что я едва могу дышать. Только букет и разделяет нас друг от друга…
Что с тобой? — интересуется он, вздергивая бровь. — Я заставил тебя потерять дар речи?
Есть немного, — признаюсь я честно. Юлить нет толку — он и сам знает, как действует на женщин: как креманка со сладким мороженым — на сластену-пчелу. — Ты не мог бы, — я несильно пихаю его букетом, — немного отодвинуться?
Ах да, прости, твои глаза, должно быть, меня примагнитили, — откидывается он на свое сиденье с легкой насмешкой. Врет, а приятно! И продолжает: — И раз уж ты теперь разговариваешь, я предлагаю пойти прогуляться… например, в парк? — Да хоть на луну, лишь бы с ним… Я киваю головой. — Там и поговорим.
И о чем, спрашивается, он хочет со мной поговорить? Утыкаюсь в цветы и отдаюсь приятным ощущениям вкупе с капелькой тревожного ожидания.
12 глава
Будь моей девушкой!
Что? — должно быть, я ослышалась — со мной такое уже бывало.
Будь моей девушкой, — невозмутимо повторяет Юлиан Рупперт, и я в сердцах восклицаю:
Почему?
Потому что ты мне нравишься?
Это вопрос или утверждение? — вопрошаю я, все еще не уверенная происходит ли это на самом деле.
Утверждение.
А мне показалось, что вопрос…
Не знаю, толи я все еще нахожусь в шоке от произнесенных парнем слов, толи лимит моей удивляемости за последние дни превышен вдвое, если даже не втрое, только Юлиановы слова не производят на меня должного впечатления: то есть я не грохаюсь в обморок, не начинаю плясать канкан, выбрасывая вперед свои слегка подмерзшие ноги и даже не покрываюсь предательской краской смущения — ничего.
Смотрю, к тебе вернулся дар речи, — подначивает меня Юлиан, одаривая еще одним профессионально отточенным подмигиванием, а потом вдруг кладет руки на мои плечи. Я напрягаюсь… от непривычного ощущения. — Так даже лучше, — смотрит он мне в глаза. — Так ты согласна быть моей девушкой? Не томи, рыжая. Не рви мне сердце.
Я абсолютно не понимаю, зачем ему это надо, о любви тут и речи быть не может, это любому понятно. Но само предложение лестно — я зачарованно смотрю в его глаза.
Не понимаю, зачем тебе это, — озвучиваю я свою мысль, и Юлиан сжимает мои плечи чуточку сильнее.
Любовь не нуждается в объяснении, рыжая.
Ты меня не любишь.
Ты этого не знаешь! — восклицает парень с горячностью. — Возможно, я давно и страстно влюблен в тебя, просто боялся сделать первый шаг… Думаешь, я просто так выбрал тебя на роль няньки для своего брата?! Не каждому можно доверить ключи от собственного дома и… сердца.
В его голосе столько неожиданного энтузиазма, что я чувствую, как бъется мое сердце: быстро, еще быстрее — стремительно. Поддаюсь его чарам и расслабляю плечи… Он это чувствует и делает последний, крохотный шажок в мою сторону — теперь мы стоим почти вплотную. Так, только держись…
И все равно я тебе не верю, — сиплю я враз охрипшим голосом.
И не надо, просто позволь мне доказать свои чувства… Хорошо?
Киваю, не в силах больше сказать ни слова, и тогда Юлиан склоняется и целует меня в губы. Чувствую, как он сильнее прижимает меня к себе, как проводит языком по моим сомкнутым губам, требуя большего — позволяю, и он углубляет наш поцелуй. Я почти не дышу… только ноги, будь оно все неладно, мерзнут все сильнее и сильнее. Почти не чувствую пальцев.
Почти как клубника, — Юлиан наконец размыкает наш поцелуй и, довольный, проводит языком по своим губам. Зря он это делает на морозе, размышляю я вскользь, только губы обветрятся и пострадают…
Это, должно быть, моя губная помада, — делаю я смущенное предположение и заправляю за ухо прядь каштановых волос.
Нет, это ты моя сладкая клубничка, Шарлотта! — возражает мне парень и быстро глядит на часы.
Опаздываешь куда-то?
Да тут один друг… — мнется он нерешительно. — Впрочем не важно, у меня еще есть пару минут… Можно? — он снова смотрит на мои раскрасневшиеся от поцелуя губы, и я смущенно пожимаю плечами…
Целоваться с Юлианом приятно… Его губы рождают горячий прилив крови к моим щекам, которые горят на морозе, подобно яблокам, его руки, скользящие вдоль моего позвоночника — два восхитительных ожога, заставляющих пальцы на моих ногах неосознанно поджиматься. Хотела бы остановить этот момент и продлить его до бесконечности…
Мне пора, рыжая, — говорит мне Юлиан, касаясь кончиком пальца моих зацелованных губ. И пусть я все еще немного опьянена всеми этими неожиданными нежностями, но я все же нахожу в себе силы сказать:
Я буду твоей девушкой лишь в одном-единственном случае, Юлиан Рупперт…
И в каком же, Шарлотта Мейсер? — вторит он мне с улыбкой.
Я одариваю его наигранно строгим взглядом своих голубых глаз и со всей серьезностью припечатываю:
…Если только ты перестанешь звать меня рыжей!
Договорились. — Он переплетает наши пальцы между собой, и мы покидаем сонное очарование укрытого снегом, словно похоронным саваном, парка, ставшего невольным свидетелем моего сверхневероятного приключения.
Возможно, это может показаться странным, но единственным, чего я по-настоящему боюсь, так это встречи с Алексом и его отцом соответственно — боюсь того, как посмотрю им в глаза и признаюсь, что встречаюсь теперь с Юлианом. Теперь, когда я дала себе зарок завязать с семейством Зельцер и больше никогда не попадаться им на глаза! Не сочтут ли они меня неким модифицированным видом смертоносной чумы, которая, когда не смогла войти в дверь — влезла в окно…
Вот же, говорила мама, — не зарекайся!
После нашего недавнего с Юлианом расставания я два часа мечусь по комнате, пытаясь разложить по полочкам произошедшее, но толи полочек не хватает, толи раскладывать приходилось слишком много — у меня так или иначе ничего не выходит. Видела бы меня сейчас Изабель — ухохоталась бы! К счастью, ее не было дома.