Элджернон, Чарли и я - читать онлайн книгу. Автор: Дэниел Киз cтр.№ 11

– Какие будут предложения, доктор?

От «доктора» я прищурился. Вот так повышение!

– Мы его завернули в водонепроницаемую ткань. Пускай побудет в трюме – место же есть. Можем обложить его сухим льдом.

Боцман одобрительно кивнул.

– На такое ребята согласятся.

– Ладно, Боутс, – сказал капитан. – Распорядитесь там.

С этими словами капитан направился к себе в каюту.

Наконец мы бросили якорь в Форт-Лодердейле. С палубы я наблюдал, как к «Полярной звезде» приближается катер с офицерами ВМС.

Конечно, я сделал все что мог; вдобавок действовал по приказу, полученному непосредственно от капитана; но процедура расследования меня страшила. Бумажку с капитанским приказом я сразу спрятал в чемодан – и теперь хвалил себя за дальновидность. Что было бы со мной, если бы бумажка потерялась? Может, меня осудили бы за занятия медицинской практикой без соответствующей лицензии? А то и за убийство? Нет уж! На корабле капитан – царь и бог. Он назначил меня врачом – вот я и врачевал.

Расследование провели наскоро и с большим небрежением. «Смерть в результате несчастного случая, спровоцированного самим потерпевшим» – вот каков был вердикт. Моя репутация осталась незапятнанной.

В пункте назначения мне вменили новую обязанность – помогать комиссару по судоходству, который занимался списанием на берег членов команды. Каждому моряку я выдал официальное свидетельство об увольнении. А когда настало время набирать людей для следующего рейса, на «Полярную звезду» записались только офицеры. Боцман не преувеличивал степень суеверности матросов. Они действительно считали, что судно, на котором умер человек, обречено. Даром что ко мне у следствия вопросов не возникло, почти все матросы своими глазами видели, как я сидел верхом на покойнике. Быстро распространился слух, что я – этакий Иона, беда и проклятие для корабля. Еще бы – своими заклинаниями про дурной и чистый воздух я уморил человека, а пожалуй, и душу его отправил прямиком в ад.

На палубе я столкнулся с боцманом и несколькими матросами, готовыми сойти на берег. На меня смотрели с укоризной, и я не выдержал.

– Простите, что не сумел спасти вашего товарища.

Боцман положил ладонь мне на плечо.

– Ты сделал все, что было в твоих силах. Пожалуй, не сыщешь доктора, у которого не умер бы хоть один пациент.

И они стали спускаться по трапу. Я смотрел им вслед, и вдруг мне открылся смысл боцмановых слов.

Я сдержал обещание родителям – попрактиковался в медицине. И все же на моих руках умер человек. Я понял: по окончании восемнадцатимесячного срока я буду списан на берег и уж больше медициной никогда не займусь. Как Сомерсет Моэм, Антон Чехов и Артур Конан Дойл, я побывал в докторах; как и у моих кумиров, моя врачебная карьера не сложилась. Значит, пойду по их стопам и дальше – попытаюсь стать писателем.

Я снова завербовался на «Полярную звезду». Планировался рейс продолжительностью в один год – сначала из города Ньюпорт-Ньюс, что в штате Вирджиния, в Неаполь, затем – перевозка нефти из Бахрейна на окинавскую базу ВМС. Впрочем, руководство трижды меняло приказ, и в итоге мы совершили кругосветное путешествие за девяносто один день. Распрощавшись с «Полярной звездой», я распрощался заодно и с судовой медицинской практикой.

В течение следующих шести рейдов на других судах я даже не заикался капитанам, что являюсь экспертом в оказании первой помощи. Наконец минули восемнадцать месяцев, и я сошел на берег с последнего в своей жизни нефтяного танкера. Было это 6 декабря 1946 года. Мне выдали сертификат о непрерывной службе и письмо с печатью из Белого дома.

Я вернулся в наш бруклинский дом. Планировал жить с родителями, пока не закончу медицинское образование.

В день моего приезда мама устроила грандиозный ужин, пригласила родню и друзей – тем более что возвращение совпало с девятилетием моей сестренки, Гейл. Теперь-то, решили родители, девятнадцатилетный блудный сын станет наконец доктором. Я пока не нашел в себе мужества сказать им, что обещание свое исполнил – занимался медицинской практикой на борту корабля; что не имею намерений ни продолжать учебу на подготовительных курсах, ни поступать в медицинский университет.

После званого ужина я пошел в подвал за книжкой на сон грядущий. Но едва открыв дверь – еще прежде, чем моя нога ступила на лестницу, – я почувствовал: чего-то не хватает. Куда девался запах сырого угля?

Я включил свет. Книжные стеллажи, сами книги и прочее – отсутствовали. К горлу подступил ком. Я метнулся вниз по ступеням, заглянул под лестницу. Так и есть. Угольный бак тоже исчез, вместо старой печи появилась форсунка для жидкого топлива.

Ни книг, ни угля, ни игрушек в ведерке. Ничего настоящего. Захотелось выскочить из подвала, спросить родителей: «Почему?»

В этом не было необходимости. Я все понял. Папа и мама решили, что я вырос. Я покидал дом семнадцатилетним суррогатом родительских чаяний – вот папа с мамой и избавились от вещей, которые ассоциировались с моим детством. Им было невдомек, что мысли и воспоминания сына – необходимые для писательской карьеры – навсегда останутся в тайнике под лестницей.

На следующее утро, за завтраком, я сообщил, что успел отведать медицины – подобно Моэму, Чехову и Дойлу. Что врач из меня аховый. Что медицина – не мое призвание. Что я хочу стать писателем и намерен для этого покинуть Бруклин.

Мама заплакала. Отец молча вышел из кухни.

Я сделал, как сказал. Снял дешевую меблированную комнату на западе Манхэттена, в районе под названием «Адская кухня». На деньги, скопленные за время морской службы, я рассчитывал продержаться, пока буду писать свой первый роман – о семнадцатилетнем судовом казначее, бороздящем океанские просторы.

Роман отвергла целая дюжина издателей. Последний, двенадцатый, издатель вернул рукопись с собственным резюме. Может, просто забыл его забрать? Или нарочно подсунул? Помню только две строчки. «Текст не так плох, как большая часть ему подобных, – но все же не дотягивает…» – этими словами критик начал. А закончил так: «Сюжет весьма недурен, однако нет интриги, все на поверхности; и непонятно, чем персонажи руководствуются в своих поступках».

Как большинство писателей, в обеих фразах я выхватил только первые части, а два «но» живо выбросил из головы.