Вопреки. Как оставаться собой, когда всё против тебя - читать онлайн книгу. Автор: Брене Браун cтр.№ 14

Порой признание боли и свидетельствование жизненных трудностей приводит к тому, что мы злимся. Отрицая свое право на злость, мы отказываемся от права и на боль. Когда люди жалуются на то, что мы злимся слишком сильно, нас пытаются застыдить, чтобы получить над нами контроль. «Откуда столько злости?», «Не нужно впадать в истерику», «Что это ты так недовольна?» и «Не принимай так близко к сердцу» – это зашифрованные послания. Нам предлагают заткнуться и сидеть тихо. Жалуются на то, что наши эмоции слишком трудно выносить.

Правильный ответ на эти послания такой: «Разозлись и продолжай злиться!» У каждого из нас есть право и необходимость чувствовать и признавать свою злость. Это важный эмоциональный опыт. Кроме того, поддерживать высокий уровень ярости, гнева, презрения (сладкой смеси раздражения с отвращением) долго просто не получится.

Гнев – это катализатор. Долго кипеть не выйдет – ярость со временем лишает сил. Укрощение гнева отбирает у нас радость и душевность, а выплескивание его наружу мешает планомерно работать над переменами и устанавливать связи. Гнев может трансформироваться во что-то созидательное: отвагу, любовь, перемены, сострадание, правосудие. Возможно, за гневом прячется какая-то сложносоставная эмоция вроде горя, сожаления или стыда – нам нужны силы, чтобы разобраться, что мы на самом деле чувствуем. Гнев – мощный катализатор, но этот компаньон обессиливает.

Я не могу представить себе лучшего примера, чем фраза «Вы не дождетесь моей ненависти». В ноябре 2015 года террористы убили в парижском театре «Батаклан» Элен, жену Антуана Лейриса, вместе с восьмьюдесятью восемью другими жертвами. Через два дня Антуан вывесил на Фейсбуке открытое письмо террористам ^[23]:

Лейрис продолжает:

Смелость выковывается болью – но не всякой. Боль, которую мы отрицаем или запрещаем себе ощущать, превращается в страх и ненависть. Гнев, в который вы не всмотрелись, который не прожили, кристаллизуется негодованием и ожесточенностью.

Мне очень нравится, как лауреат Нобелевской премии мира Кайлаш Сатьяртхи сказал в выступлении на конференции TED в 2015 году:

Мы платим за гнев нашими жизнями, и это слишком высокая цена.

Решаясь сближаться с людьми, мы оказываемся с ними лицом к лицу и порой неминуемо ввязываемся в конфликты. За обедом, на работе, в очереди в магазине – переживать конфликты всякий раз сложно и некомфортно. Чего уж говорить о семейных ссорах! Если ваша семья хоть чуть-чуть похожа на мою, вас приучали оставаться вежливыми и любящими, пока на остальных накатывают разнообразные эмоции – от расстройства до ярости.

Оставаться собой в разгар семейного спора, в конфликте с незнакомцем или с приятелем – это и есть неприрученные, дикие условия. Иногда я думаю: «Пошло оно куда подальше! Это слишком трудно». И тогда в моей голове раздаются слова Майи Энджелоу: «Цена свободы высока. Награда велика».

Разбирая результаты исследования, я задумалась:

✓ Бывает ли в диких условиях граница, дальше которой не стоит заходить?

✓ Как отличить достойный диалог от разговора, в котором на меня нападают?

✓ Награда, может, и велика, но обязана ли я выслушивать соображения о том, что таких, как я, надо уничтожить, а лучше бы меня изначально не было на этом свете?

✓ В какой момент пора перестать вести сложные беседы и начинать заботиться о себе, отдаляясь от агрессора?

Ответ на первый вопрос однозначен: да.

Участники моего исследования, для которых настоящая причастность – повседневная практика, много говорят о психологических границах. Снова и снова подтверждается моя давнишняя находка: чем прозрачнее и яснее границы, тем выше уровень эмпатии и сопереживания. Меньше четких границ – меньше открытости. Трудно оставаться добрым, когда чувствуешь, что люди пользуются тобой или что от них исходит угроза. Погрузившись в данные, я нашла две важные границы, за которыми открытость вредит: во-первых, это физическая безопасность, а во-вторых – эмоциональная. С физической безопасностью все понятно. Уязвимости без нее не бывает. Мы не можем позволить себе открытость, если чувствуем себя незащищенными.

С эмоциональной безопасностью труднее. Иногда ею называют страусиный подход: «Я не собираюсь слушать ничего, что может повлиять на мое мнение, что меня расстроит, что кажется мне неправильным, что не подпадает под мои стандарты и может выглядеть неполиткорректным». Но он не вписывался в собранные мной данные.

Я попросила участников дать примеры эмоциональной безопасности и ее отсутствия. Так появилась четкая закономерность. Участники не говорили о том, что их чувства нельзя задевать, они не отказывались выслушивать мнения, отличные от собственных. Они говорили только о потере человеческого лица – о дегуманизации (в поведении или словах). Я сразу поняла, о чем идет речь. Я изучала дегуманизацию больше десятилетия и хорошо знакома с этим понятием.