Матерились они практически синхронно.
— Ну, … тебе, Демидов, — Арсен втянул ноздрями воздух, в самом деле чем-то напомнив тигра, но тут Макар, все еще согнувшись, просипел:
— Отдай мне их обеих, Ямпольский, меняю. На что хочешь.
Арсен выпрямился и сверкнул глазами.
— Я Ямпольскими не торгую, — сказал сквозь зубы, как прошипел.
— Цена вопроса, — Макар смотрел ему прямо в глаза, и они оба напоминали Эве хищников, круживших друг против друга, выбирая, откуда удобнее вцепиться противнику в глотку, — отвечаю, тебе понравится!
— И? — взметнувшиеся вверх брови, тон с оттенком презрения.
— Прииски.
Пауза.
— Какой именно?
— Все.
Пауза несколько минут.
— Не тормози, Ямпольский.
— Роман не отдаст.
— Они мои. Все.
— Ты в своем уме? — Арсен даже остановился, потрясенно разглядывая Макара. — Да тебя Рома на ленты порежет, а сам на дерьмо изойдет.
Они уже не кружили, а просто стояли друг против друга, сжав кулаки. Эва с трудом понимала, о чем речь. Какие прииски?
— Не порежет, он же не ты, — Макар сплюнул и промакнул губу рукавом. — Он поймет. Сам такой.
— Значит, и он идиот.
— Ну должен же я был в кого-то пойти, — усмехнулся Макар, а потом добавил очень серьезно: — Не все деньгами меряется, Ямпольский. Зачем они мне? Без них… — он кивнул в сторону Эвы, и Арсен снова обратился в камень.
— Увезите ее, — указал он охранникам на Эву, — а этого верните к гостям.
Пара охранников подошли с двух сторон и взяли Демидова за локти, но тот больше не сопротивлялся. Двое других помогли Эве подняться. Арсен подошел к ней, посмотрел все тем же ничего не выражающим взглядом, провел большим пальцем возле нижней губы, с силой вдавливая, и Эва увидела на его пальце след от губной помады.
Его губа по-прежнему кровоточила, Эва протянула руку. Думала, отбросит, но нет, стоял и ждал. Она аккуратно обтерла кровь, а потом вытерла ладонь о платье.
***
Вниз спустились на том же служебном лифте, Арсен больше не смотрел на Эву, а ей хотелось лечь прямо на землю и уснуть навечно. Голова гудела, мыслей совсем не было, одна-две промелькнет от силы, не больше, хоть это радовало.
— Арсен Павлович, Алексей Игоревич звонил из аэропорта, он к вам едет, — окликнул кто-то из охраны. Ямпольский не поехал в одной машине с Эвой, и она тоже этому была рада. Его молчаливого присутствия она бы сейчас просто не вынесла.
Их машина въехала следом за Ямпольским, и Эва увидела, как он быстрым шагом пересек лужайку и скрылся в доме. Через минуту на втором этаже в окне кабинета вспыхнул свет. Она заглянула к дочке, а потом подумала немного, и решительно направилась в кабинет мужа.
Арсен стоял у окна спиной к Эве, сложив руки на груди. Не повернулся, ничего не сказал, хотя она даже прокашлялась.
— Арсен, я… — и тут он обернулся. У него было такое выражение лица, что ей захотелось с визгом выскочить из кабинета. Но визжать Эва не стала, а продолжила, снова прокашлявшись: — Я не справилась. Прости. Разведись со мной. Определи неустойку, какую сам решишь. У меня есть квартира, я могу ее продать…
— Квартира? — он хищно улыбнулся. — Зачем? Демидов за тебя земли отдает.
— Но я не хочу, — ее голос дрогнул, — не хочу, чтобы он меня покупал. Я не вещь.
Арсен склонил голову набок и окинул ее оценивающим взглядом. Может, и сказал бы что-то, но тут отворилась дверь, и вошел Алексей.
— Иди к себе, — холодно взглянул на Эву Ямпольский, она пыталась еще что-то сказать, но лишь добилась, что он раздраженно прикрикнул: — Я сказал, иди к себе! Проходи, Леша…
Алексей приветственно кивнул головой, а когда проходил мимо, вдруг подбадривающе улыбнулся, и Эва чуть не лишилась дара речи. Она, напротив, готовилась к экзекуции. Мужчины дождались, пока за ней закроется дверь, дальше послышались приглушенные голоса.
Эва доплелась до своей комнаты, стащила уже годящееся только на мусорку платье и с наслаждением встала под теплые струи душевой кабины. Надела пижамные шорты и рубашку, только начала разбирать постель, как со стороны гардеробной послышались тяжелые шаги. Она обернулась и застыла в ужасе.
Арсен ворвался, открыв дверь чуть ли не с ноги, и увидев его, Эве впервые стало по-настоящему страшно. Его глаза напоминали жерла вулканов, дыхание с хрипами вырывалось из мощной груди, как будто у него легкие перемолоты в фарш. Он в два шага подскочил к Эве и схватил ее за воротник пижамы.
— Арсен, пожалуйста… — голос пропал, вместо него раздавалось жалкое сипение. Но Ямпольский не слышал, рванул полы пижамы в разные стороны, и пуговицы полетели на пол, вырванные с тканью и нитками. — Не надо, Арсен…
Эва попятилась и упала на кровать, она прикрывала руками грудь, хоть и была в тонкой шелковой маечке, но Арсен схватил ее за руки и навис сверху, вперившись взглядом в ее татуировку. А потом молча стал расстегивать пуговицы на рубашке.
— Не делай этого, Арсен, пожалуйста, — кое-как прошептала она, сдавливая руками горло, но он снова схватил ее за руки, поднимая с кровати. Стащил с себя рубашку и… набросил на Эву, стянув впереди рукавами.
— Смотри, Эвангелина, — прохрипел он, подтягивая ее к себе впритык за рукава, — хорошенько смотри.
И она смотрела, смотрела прямо перед собой. Глаза заволкло пеленой, но она все равно видела то, что не могла разглядеть раньше, потому что не искала. Над сердцем, выше, чем у нее, ближе к предплечью, тянулось родимое пятно, крупнее и темнее, чем у нее — темная полоса на морде Шерхана, выбитого на литой груди.
Эва подняла глаза и встретилась с его взглядом — лихорадочным, испепеляющим, истекающим лавой, а в самой глубине зрачков будто застыли дождевые капли.
— Нет, — пораженно прошептала Эва, — этого не может быть…
— Может, — тоже шепотом сказал он, а потом схватил ее в охапку и с размаху впечатал в свой каменный торс.
Эва вжималась мокрой от текущих ручейками слез щекой и думала, что вовсе он не каменный и не отлитый из стали. Он самый настоящий, живой, который судорожно переводит дыхание и гладит дрожащей рукой ее спутавшиеся волосы. Прячет лицо в ее макушке, хрипло повторяя:
— Девочка моя… моя девочка…
Глава 39
Макар, сцепив зубы, терпел, пока его вели к лифту, но войдя внутрь, выдернул руки. Бодигарды Ямпольского молча подчинились, и Мак отвернулся. Он еще не мог поверить, что это действительно произошло, он ведь даже на танец не рассчитывал, потому и спешил сказать Эве много-много раз, что любит, любит, мать его, как никого не любил в жизни.
И она дрогнула, его девочка, он видел, чувствовал, как она замерла от его слов, как вспыхнула, когда он коснулся ее обнаженной спины. Сам Макар едва удержался, чтобы не начать гладить эту спину, он уже забыл, какая он нежная и шелковая, везде, везде шелковая…