Парадокс страха. Как одержимость безопасностью мешает нам жить - читать онлайн книгу. Автор: Фрэнк Фаранда cтр.№ 12

Отвечая на вопрос о важности ролевой игры, Лесли предложил изящное описание тонких когнитивных сдвигов, происходящих в акте перевоплощения. Он назвал этот сдвиг «отвязыванием», имея в виду процесс поддержания связи с метарепрезентацией при ослаблении первичной репрезентации. Это, например, происходит, когда мы подносим к уху банан и делаем вид, что это трубка телефона. Первичная репрезентация банана ослабляется, отделяясь от своего основного смысла. Благодаря этому буквальное значение (банан как фрукт) и метафорическое значение (банан как телефон) могут сосуществовать без взаимного разрушения смыслов.

Это стало основой «модели психического», или теории разума, по Лесли. В этой модели, которую психоаналитик Питер Фонаджи позднее назвал «ментализацией», Лесли сформулировал, что механизм мышления, осуществляющий когнитивный сдвиг из одного состояния в другое, – тот же самый механизм, что позволяет нам понимать существование сознания – как собственного, так и другого. Способность концептуализировать это внутреннее пространство, в котором существует сознание, является центральной для эволюционного превращения в человека.

Как при перевоплощении, так и при концептуализации ума необходимо преодолеть дистанцию между известным и неизвестным. Ведь, хотя нам может казаться, что мы знаем, что происходит в сознании другого, на деле это всегда остается тайной. Мы используем то, что знаем о самих себе, чтобы «вообразить», что может быть на уме у другого.

С этой темой связана работа двух специалистов по когнитивной лингвистике – Джорджа Лакоффа и Марка Джонсона. В 1980 г. они осуществили эпохальное исследование природы метафоры и ее места в культуре. Их книга «Метафоры, которыми мы живем» ^[52] продвигает фундаментальную идею о том, что метафора служит основой для значительной части нашего жизненного опыта. Абстрактные концептуальные системы понимаются посредством метафорических процессов, параллельно этому наши метафоры становятся концептуальными. Скажем, описание таких понятий, как «значимость», или элементов аргументации осуществляется путем сравнения абстрактного с конкретным.

Например:

Метафора не только лежит в основе понимания абстрактных концепций, но и, подобно «модели психического», оказалась решающим фактором эволюции человеческого интеллекта. Использование одной концепции для понимания другой и способность смешивать и сочетать их дали нам, людям, огромное потенциальное адаптационное преимущество ^[53].

Наше принципиальное отличие от других млекопитающих, в особенности от приматов, обусловлено этим адаптационным потенциалом, который мы, очевидно, приобрели около 50 000 лет назад. Благодаря ему мы стали единственным видом, успешно мигрировавшим в самые разнообразные экосистемы и создавшим экоспецифичные культуры.

Так проявлялся прослеженный Лесли переход от перевоплощения к сознанию. В этом состоянии каждый из нас может держать в уме новые миры и новые возможности. По мнению нейропсихолога Николаса Хамфри, обретение сознания подарило нам внутреннее зрение, которое он назвал «внутренним глазом». Хамфри связал его появление с нашей эволюцией и с ценностью, которую внутреннее зрение представляло для наших предков – с того самого момента, когда что-то для нас изменилось ^[54]. С того момента, когда мы, открыв у себя воображение, стали людьми разумными.

В контексте эволюции это был выдающийся прорыв. Только подумайте, какое преимущество получили наши древнейшие прародители: способность строить реалистичные догадки о том, что может скрываться за поворотом или – еще важнее – что может быть на уме у другого. Открылся путь к новому уровню в социальных отношениях людей: мы обрели симпатию, сострадание, доверие и одновременно – вероломство, двуличие и подозрительность. Мы научились мечтать и овладели воображением.

* * *

Давайте оценим, как далеко мы продвинулись. Около 50 000 лет назад наш ум обрел способность использовать метафору. Темнота, которая была непознаваемой, раскрыла нам свои тайны благодаря чуду ассоциативного мышления – рассуждению и предположению. Мы начали прогнозировать и воображать, что может ждать нас в темноте. Области предсказания расширялись экспоненциально по мере накопления опыта. Самым значимым в этой эволюции, однако, было возникновение концепции темноты как метафоры всего непознаваемого.

Начав с конкретного опыта пребывания в ночи, наш ум стал концептуализировать абстрактное понятие неопределенности. То, что в конкретном виде сопутствовало состоянию «после заката солнца», теперь можно было метафорически применить к чему угодно. Мир вокруг нас, казалось бы, нам известный, зажил двойной жизнью. В дополнение к наблюдаемому мы скоро поняли, что каждому моменту якобы известного параллелен момент неведомого. Воображение позволяло заполнить эти лакуны. Мы приобрели способность к любопытству, удивлению, сомнению и в конечном счете – к недоверию.

Вглядываясь в темноту – как в прямом, так и в переносном смысле, – мы чрезвычайно развили способность предугадывать опасность и предсказывать угрозу. Однако этой способности сопутствует проблема: наша безопасность основывалась не на точной оценке реальности, а лишь на возможности. Здесь уместно вернуться к желанию Лесли понять, почему ролевая игра стала неотъемлемой составляющей раннего развития ребенка. И даже высказать попутное соображение, что паранойя не столько симптом психического заболевания, сколько свидетельство силы нашего стремления выжить.

Если воображение опасностей обеспечивает нам надежную превентивную защиту, тогда какая разница, существует ли воображаемая угроза в реальности или нет? Здесь эволюция, похоже, следовала простой логике: «лучше ложный положительный сигнал (тревоги), чем ложный отрицательный», или «если я параноик, это вовсе не значит, что меня не пытаются убить». Мы с готовностью приняли воображение – как замену зрения, неспособного обеспечить нашу безопасность.

Замечание. Аналогично тому, как я отмечаю разницу между эмоцией страха и целостной системой Страха, здесь я различаю два способа использования воображения. В дальнейшем, подразумевая целостный опыт любопытства, удивления, предвосхищения и изобретения, я буду писать слово «Воображение» с заглавной буквы. Если имеется в виду просто когнитивная функция предвосхищения, слово «воображение» будет набрано строчными буквами.