Слова Ника так перекликаются с недавними словами моего отца, что я теряюсь.
– Не знаю, – признаюсь я, помолчав. – Но лучшего шанса у меня точно не будет.
– Значит, ты уже согласилась.
– Да. Я дала слово.
Ник сжимает край своего чемодана.
– И когда же ты уезжаешь?
– Во вторник утром.
– Со мной попрощаться не собиралась?
– Я не знала, что сказать. «Прощай» звучит слишком трагически.
– Как насчет того, что ты меня любишь?
– Я люблю тебя, но не считаю себя обязанной ради любви к тебе отказываться от всего остального.
– А я-то надеялся, что все наладится…
– То есть что я изменюсь?
– Нет… Не знаю. – Ник садится на кровать и обхватывает голову руками. Потом поднимает глаза на меня. – Вот скажи мне. Если ты приедешь на Кубу и сумеешь убить Фиделя, что ты тогда сделаешь?
– В каком смысле?
– Что будет, когда Фидель умрет? После его смерти ты вернешься сюда? Ко мне? Мы продолжим жить вместе, поженимся, состаримся вдвоем?
У меня в животе собирается ком.
– Я вернусь домой, – отвечаю я слабым голосом.
Как мне ему объяснить, что одна часть меня хочет всю оставшуюся жизнь провести с ним, а другая понимает, что нужно выполнить свой долг? Что, если Фидель умрет, начнется борьба за будущее Кубы, и быть в стороне от этой борьбы я не желаю?
Мужчины уходят на войну, и за готовность пожертвовать жизнью ради своей страны их называют героями. А женщины? Почему замужество и рождение детей должно перечеркивать все наши амбиции? Если мы хотим чего-то еще, если у нас есть еще какие-то способности, почему наша преданность делу не восхваляется и даже не встречает уважения?
Будь у меня две жизни, я бы одну посвятила Нику, а другую – Кубе. Но она у меня одна, и я ею уже распорядилась.
– Что ты будешь делать в случае неудачи? – спрашивает Ник.
– Продолжу бороться.
Он молча достает из кармана маленькую красную коробочку. Я сразу понимаю, что там. Моя мама очень любит этого французского ювелира. Отец дарил ей его ожерелья, кольца, браслеты и серьги, которые мы, уезжая из Гаваны, закопали на заднем дворе нашего дома, чтобы откопать, когда вернемся.
– Открой, – говорит Ник, небрежно взмахнув рукой.
Как будто мое сердце не истекает кровью. Как будто это не последний удар по отношениям, которым не следовало даже начинаться.
Трясущимися пальцами я поднимаю крышечку.
На меня смотрит бриллиантовый глаз кольца. Камень канареечного цвета, огромный – почти на грани вкуса. По бокам сверкают еще два бриллианта. Размер мой.
– Я подумал, тебе вряд ли понравится неброская вещь. Захотел подобрать что-нибудь уникальное.
– Очень красиво.
– Для тебя все равно недостаточно.
– Оно идеально мне подошло. – Я делаю глубокий вдох: – Ты спрашивал меня о моем будущем. А как ты представляешь себе свое?
– Я вижу в нем тебя.
– Но ведь не только, правда? Смерть Кеннеди изменила расстановку сил в партии. Джонсон – не тот человек, который сможет вдохновить людей.
– Да, не тот.
– Тогда кто станет преемником Кеннеди? Кто осуществит твои мечты? У него, конечно, остался брат, но ведь будут и другие претенденты?
Ник кивает.
– Ты не можешь жениться на женщине, которая сотрудничает с ЦРУ, борется с режимом Кастро как двойной агент и посещает коммунистические собрания. Ты сам говоришь, что после случившегося все взгляды направлены на Кубу. Женщина, убившая человека, не годится тебе в жены. Не будь ты сенатором и не имей еще более далеко идущих амбиций, это, пожалуй, не играло бы особой роли. А так играет.
– А ты не хочешь иметь никакого отношения к этой стороне моей жизни.
– Я люблю тебя. Люблю так, как больше никого никогда любить не буду. Но я не хочу однажды проснуться и не узнать себя в зеркале, не хочу постепенно стать для тебя лишь бессловесным украшением, как моя мать для моего отца. Таких женщин не уважают.
– Я отношусь к тебе с уважением.
– Я сама не смогу к себе так относиться, если сдамся. Хочешь правду? Мне нравится то, чем я занимаюсь. Мне нравится, какой я стала. Я ценю силу и свободу, которую обрела. Боюсь ли я? Боюсь, конечно. Однако я слишком долго бездействовала, чтобы теперь не воспользоваться своим шансом.
– И к чему это нас приведет?
– Вечно мы спорим об одном и том же.
– Да.
– Меня не изменить.
– Я знаю. В этом моя ошибка, которую я теперь понимаю. Я думал, ты оставишь свои идеи в прошлом, забудешь их. Но ты навсегда связала с ними свою жизнь.
– А ты свою – с политикой.
– Мы делаем благое дело. Я могу гордиться своей работой. То, как медленно она продвигается, иногда сводит с ума, но я верю, что надо продолжать. После смерти Кеннеди… Ты права: я действительно хочу продолжить его борьбу ради блага тех, кто и так слишком много страдал. Он был моим другом, и это, наверное, мой долг по отношению к нему.
Ник хороший человек, красивый мужчина. Хотя мы уже давно вместе, он по-прежнему зажигает во мне ту искру, которую я ощутила при первой нашей встрече. Он по-прежнему ослепляет меня, вызывая щекочущее чувство в венах. И все же Элиза права: рано или поздно приходится поступить правильно, даже если это больно.
– Я всегда буду помехой твоей карьере.
– Я мог бы жениться на тебе.
По моей щеке скатывается слеза.
– Знаю, – говорю я, смахивая ее. – Часть меня хочет этого больше всего на свете. Если бы я могла быть счастлива в роли чьей-либо жены, я вышла бы за тебя и только за тебя.
Глаза Ника влажнеют.
Я делаю глубокий вдох. Сердце разрывается от боли, которую выражает его взгляд.
– Но даже если мы поженимся, я все равно не смогу успокоиться надолго. Обязательно случится что-нибудь, от чего я не сумею просто отвернуться. Я начну действовать, и это причинит тебе боль. – Прикоснувшись ладонью к щеке Ника, я чувствую влагу на кончиках пальцев. – Ты же знаешь, что я права. Что со мной ты не будешь счастлив. Я не хочу, чтобы мы, живя вместе, постепенно друг от друга отдалялись, становились чужими. Не хочу сломать твою карьеру, лишить тебя возможности бороться за твои идеалы. Не хочу разрушить нашу любовь. Твоя жена… – говорю я, превозмогая боль, – это должна быть женщина, которая разделит с тобой надежды на будущее, сделает тебя счастливым. Она должна хотеть того же, чего хочешь ты.
– О боже…
– До отъезда на Кубу я заберу свои вещи.
Ник сипло произносит: