Значит, на Кубу. Значит, слухи о готовящемся перевороте верны. Вместо восторга я вдруг ощущаю пронзающую тревогу.
– Ты точно не совершаешь ошибку?
Что он знает о войне? То, чем они с моим братом занимались, борясь против режима Батисты, не идет ни в какое сравнение с настоящими боевыми действиями. Я смотрю на Эдуардо в элегантном смокинге и не могу себе представить его солдатом. Кто те другие люди, вместе с которыми он поедет отвоевывать наш остров? ЦРУ их хотя бы подготовило? Или им просто раздадут оружие и скажут надеяться на лучшее?
– Не волнуйся.
– Какой из тебя солдат?
– Поосторожней с моим эго, Беатрис, – отвечает Эдуардо с легкой усмешкой.
– Ты понимаешь, что я имею в виду, – говорю я, хотя знаю: он наверняка станет отшучиваться.
Вместо этого он приподнимает мой подбородок, и мы смотрим друг другу в глаза:
– Прошли те дни, когда можно было передоверять свою борьбу другим. Если я не буду бороться сам, если не поддержу наших братьев кубинцев, мне придется всю оставшуюся жизнь жалеть об этом.
– А если тебя убьют?
– Тогда я погибну за то, во что верил. – Его пальцы касаются моей щеки. – А ты будешь обо мне плакать?
Эдуардо произносит это шутливым тоном. Он дразнит меня, как я дразнила его. Мы с ним похожи, слишком похожи. Я бы даже сказала, что вся эта затея для него игра, только…
Его глаза говорят о противоположном.
– Конечно, я буду плакать.
– Потому что мы друзья. – Он проводит большим пальцем по моей нижней губе и смахивает слезинку, притаившуюся в углу рта.
В последнее время я ходила по грани и вот теперь потеряла почти все. Кратковременная связь с Ником, который на самом деле никогда и не был моим, разорвана, Элиза уехала в Майами, Изабелла выходит замуж. А сейчас еще и Эдуардо отправляется на войну. Я остаюсь совсем одна.
Меня передергивает.
– Ты себя жалеешь, – говорит Эдуардо, ласково улыбаясь.
– Да.
– Ты никогда не любила оставаться в стороне. Всегда увязывалась за Алехандро и мной, когда мы отправлялись навстречу приключениям. Тебя не смущало, что скажет твоя мама и к лицу ли такие занятия молодым леди.
– Я никогда особо не стремилась быть леди.
Эдуардо улыбается.
– Верно. И все же, пока меня не будет, постарайся не нарываться на неприятности. А то у меня сердце не на месте.
– Ты сам будь осторожен.
– Договорились.
Мы оба застыли. Его палец по-прежнему касается моей нижней губы.
– Скоро мы будем в Гаване, – произносит он торжественно.
– И пойдем танцевать в «Тропикану», – подхватываю я.
Закрыв глаза, я позволяю воображению меня увлечь и отдаюсь глупой надежде на то, что нам удастся повернуть время вспять, что все опять станет просто. Когда я открываю глаза, Эдуардо смотрит на меня. Смотрит пристально. Теперь, став старше и опытнее, я понимаю значение этого взгляда.
– Ты когда-нибудь задумывалась… – произносит он.
«…О том, что могло бы быть между нами?» – Эти слова повисают в воздухе, невысказанные.
Может быть, и задумывалась.
– Мы никогда не…
– Только раз, – поправляю его я.
В моей памяти, несмотря на прошедшие годы, возникает удивительно отчетливая картинка: мы дети, играющие во взрослых, и я украдкой его целую.
Это было в другой жизни.
Губы Эдуардо кривятся в улыбке: он тоже помнит тот дождливый день и наш тогдашний мир, так непохожий на сегодняшний.
– Только раз, – соглашается он.
Его большой палец опять скользит по моей нижней губе и опять замирает.
– Ты никогда не думала о том, чему я с тех пор научился? – Он произносит это весело, как будто мы с ним играем в одну из тех игр, которыми забавлялись в детстве, однако за его непринужденным тоном и насмешливой улыбкой скрывается серьезность.
Вместо того чтобы сказать то, что следовало бы сказать, я нерешительно киваю. Кажется, будто я вышла из собственного тела и смотрю на нас со стороны. Глаза Эдуардо темнеют, он хватает меня за талию и прижимает к себе, накрывая мои губы своими.
Его поцелуй – это поцелуй человека, который живет словно бы взаймы, потому что знает: война отнимет у него оставшееся время. Он целует меня без колебаний и без угрызений совести. Те его таланты, о которых шушукаются в дамских уборных, очевидно, нисколько не преувеличены. Целуясь с ним, я ощущаю внутри себя нарастание энергии, похожей на смех. Раздувшись мыльным пузырем, веселое щекочущее чувство лопается, и тогда оживает каждая клеточка тела. Сила этого поцелуя заглушает все остальное.
Эдуардо отпускает меня так же внезапно, как обнял. Вместо смущения, охватившего меня саму, я вижу в его взгляде только неизбежность. Оказывается, он давно испытывал ко мне влечение, которого я до сих пор не замечала.
В другой жизни нам могло бы быть очень хорошо вместе.
На губах Эдуардо играет улыбка, глаза глядят удовлетворенно.
– Ты была не очень-то внимательна, – говорит он.
Я делаю несколько ровных вдохов, стараясь успокоиться и привести голову в порядок после одурманивающего поцелуя.
– В этом деле ты оказался таким, каким тебя описывает молва.
Эдуардо благосклонно улыбается.
– А ты оказалась такой, как я ожидал.
Значит, это был не просто импульс.
– Нет, не просто, – отвечает он, и я понимаю, что высказала свою мысль вслух.
– Я… Я не…
Я не воспринимаю тебя так. Я не хочу еще сильнее усложнять свою жизнь. Несколько минут назад эти слова были бы правдой, но теперь он поцеловал меня, и я поняла, что недооценивала его. Постоянно думая о Кубе и о Нике, я видела в Эдуардо только друга и посредника между собой и ЦРУ. А он мог бы быть чем-то гораздо большим.
Он и сам это знает. Его взгляд заострился, а на губах остался легкий след моей помады.
– Подумаем об этом, когда я вернусь.
Он уходит, не оборачиваясь. Я стою на балконе одна, сама себя обхватив руками. Губы онемели от поцелуя, на сердце тяжело оттого, что Ник меня обманул и что он, возможно, видел, как Эдуардо вернулся в зал с моей фирменной красной помадой в уголке рта.
* * *
Чтобы перевести дух, я запираюсь в кабинке туалета. Хочется заплакать.
Прятаться весь вечер я не могу, однако не могу и присоединиться к остальному обществу: тогда придется как ни в чем не бывало смотреть на Ника и на его невесту. Надо уговорить родителей уехать. Зря я не ушла вместе с Эдуардо.