– Генри.
– Хорошее имя.
– Так звали моего дедушку.
– Как вы меня нашли?
Знает ли он, зачем я приехала в Нью-Йорк?
– У меня есть кое-какие связи, которые иногда оказываются небесполезными. Я спросил о вас у портье, и он сказал мне, что вы не в номере. Я хотел было оставить вам записку, но услышал, как кто-то говорит о красавице, озарившей своим присутствием бар. – Ник улыбается. – Вы ужинали?
Я качаю головой и, проведя платочком под нижним веком, с ужасом замечаю на ткани черные следы подводки для глаз.
Ник протягивает мне ладонь.
– Тогда идемте поужинаем.
Все еще несколько ослепленная тем, как внезапно он появился, я беру его руку, и мы выходим из гостиницы на оживленную нью-йоркскую улицу. Я не привыкла к ритму здешней жизни, к безудержной энергии, которая заставляет людей все время куда-то бежать. Нависая надо мной и заботливо прикасаясь к моей спине, Ник выводит меня из плотного потока пешеходов.
Я посматриваю на него краем глаза: пальто он несет в руке, костюм сидит идеально. Со дня нашей первой встречи на балконе мы еще ни разу не проводили столько времени вместе, и я не могу не поддаться желанию насладиться этим уединением и этой свободой.
Несколько минут мы идем молча. Потом Ник останавливается перед внешне заурядным ресторанчиком, который втиснулся между цветочным магазином и пекарней.
– По виду не скажешь, но тут готовят лучшие стейки в городе. Зайдем?
Наверное, он выбрал это место потому, что здесь, как и в баре моей гостиницы, его вряд ли кто-нибудь узнает.
– С удовольствием.
Пропустив меня вперед, Ник разговаривает с метрдотелем. Тот, получив рукопожатие и зеленый портрет президента, быстро ведет нас в глубь тускло освещенного зала к полукруглому красному диванчику и накрытому кремовой скатертью столику, на котором, подрагивая, горит толстая свеча в стакане.
Я подаю подошедшему официанту пальто, и Ник впервые за этот вечер видит меня без верхней одежды. Чувствуя, как по мне скользит его взгляд, я сажусь. Нервы снова дают о себе знать.
Ник опускается на диван рядом со мной, и пространство как будто сжимается.
Официант подает нам меню в кожаных переплетах.
– Ну так как ваши дела? – спрашивает Ник, когда официант, приняв у нас заказ, сначала ныряет под темную арку, потом появляется с нашими напитками и исчезает опять. – Приятно ли вы провели время в Нью-Йорке?
– Наверное, «приятно» – не совсем то слово. Надеюсь, мою поездку можно назвать плодотворной, хотя, пожалуй, я спешу с выводами. – Подумав, я спрашиваю: – Насколько много вы знаете?
– Достаточно.
Учитывая то, какую должность он занимает и к какой семье принадлежит, я не очень удивляюсь, и все-таки его ответ звучит для меня несколько неожиданно. Получается, мне известны не все участники той игры, в которую я играю. Интересно, есть ли у меня в ЦРУ кодовое имя? Обсуждают ли там моих родственников, меня саму, вероятность моей связи с Фиделем, мотивы, которые мною руководят?
– У меня талант ввязываться в неприятности, – говорю я.
Первое время Ник не отвечает. Он делает глоток скотча, глаза неподвижно смотрят на меня.
Кольца на пальце нет. Означает ли это, что свадьбы еще не было?
– Беатрис… – произносит он наконец. Сглатывает, кадык ходит.
– Видимо, талантом ввязываться в неприятности обладаю не я одна, – замечаю я, отдавая себе отчет в том, что, с точки зрения светских приличий, наше с ним уединение совершенно недопустимо.
– В точку! – Ник поднимает свой стакан и прикасается им к моему бокалу с шампанским. – Выпьем за неприятности!
– За неприятности! – эхом подхватываю я и, сделав маленький глоток, смотрю на Ника поверх кромки: – Только я думала, сенаторам полагается их избегать.
– Я тоже так думал.
Официант ставит перед нами закуски и молча уходит.
– В баре отеля вы были чем-то огорчены, – говорит Ник.
– Я… Все довольно сложно.
– Вы в беде.
– Это не то, чего бы мне не следовало ожидать, и не то, с чем я не смогу справиться.
– Я знаю, на Кубе вы многое пережили. Боюсь себе представить, каково вам было оказаться в гуще революционных событий. Мы получали и продолжаем получать с вашей родины ужасающие известия. Я вас понимаю, и все же будьте осторожны. Люди, с которыми вы связались, не всегда те, за кого себя выдают, и не всегда можно разгадать их истинные мотивы.
– Не беспокойтесь, пока мне бояться нечего, но я смотрю в оба.
Мне кажется, он хочет возразить. Не вытерпев, я опережаю его вопросом, который несколько месяцев крутился у меня в голове:
– Вы уже женились?
Во-первых, не все мужчины носят обручальные кольца, во-вторых, хотя такие свадьбы обычно имеют большой светский резонанс, новость могла до меня не дойти, поскольку я живу на периферии изысканного общества.
Ник моргает, как будто мой вопрос застиг его врасплох.
– Еще нет.
Меня наполняет чувство облегчения.
– Значит, скоро женитесь?
– Мы пока не назначили дату. – Он смотрит на меня с улыбкой. – Спрашивайте прямо, если хотите. Друзья иногда разговаривают о личной жизни.
– А мы друзья?
– Вроде того.
– Тогда я спрошу, почему вы тянете со свадьбой.
– Она хочет, чтобы мы подольше побыли женихом и невестой, прежде чем взваливать на себя обязательства супружеской жизни. Я ее понимаю, а вот наши семьи на нас давят. Иногда все выглядит совсем сложно – можно подумать, сливаются две компании.
Мои родители поженились так же. Когда у тебя много денег, ты рискуешь гораздо большим, чем просто чувства.
– Моя семья хотела, чтобы я сделал предложение раньше и мы успели пожениться до выборов, – продолжает Ник. – Избиратели благосклонно смотрят на женатых политиков, особенно с детьми.
Не поступай так. Не иди этой дорогой – она тебя недостойна.
– Почему же вы не последовали совету ваших родных?
– Похоже, я от природы склонен противостоять любым попыткам навязать мне что-то против моей воли.
Я смеюсь.
– Понимаю.
Он скептически кривится.
– Мне трудно себе представить, чтобы кто-то пытался что бы то ни было навязывать вам.
– Вообразите: находятся желающие попробовать.
– Кажется, я догадываюсь, почему вы до сих пор не замужем, хотя вам столько раз делали предложение.
– Сколько же всего вы обо мне знаете!