– Когда?
– Завтра вечером. Он собирает своих почитателей в отеле «Тереза». Будет мстить нам за то, что мы не пригласили его на латиноамериканский саммит. Среди приглашенных есть женщины, наш человек внес вас в список.
– Вы точно хотите, чтобы я пошла туда под своей настоящей фамилией?
– Она будет для Кастро дополнительной приманкой, – отвечает мистер Дуайер. – К тому же кто-нибудь из свиты Фиделя или даже он сам может вас узнать, поэтому назваться чужим именем – большой риск. Доверие этого человека завоевать трудно. Начав со лжи, вы провалите операцию, не успев ее начать.
К нам подходит официантка и спрашивает, чего мне принести. Я заказываю коньяк с лимонным соком и апельсиновым ликером. Перед мистером Дуайером она ставит «олд-фэшн»
[2]. Конденсат от бокала попадает на сложенную газету, бумага промокает, второе слово по горизонтали расплывается. При виде растекшихся чернил мистер Дуайер хмурится.
– Вопросы есть? – спрашивает мистер Дуайер, когда мы опять остаемся вдвоем.
Всего лишь около тысячи.
– Что будет потом?
– Вы поговорите с ним, пофлиртуете. Произведете на него впечатление. Потом вернетесь домой и скажете, что чудесно провели время в Хэмптонсе. Деньги за эту маленькую прогулку будут на счете, который мы открыли для вас в Палм-Бич.
Мы условились, что ЦРУ переведет мне пять тысяч долларов и полностью возместит расходы, связанные с путешествием.
– При следующей возможности мы сделаем так, чтобы вы снова с ним пересеклись, – продолжает мистер Дуайер. – В Соединенные Штаты он вряд ли вернется, значит, встреча должна будет произойти в Гаване. Она окажется тем успешней, чем более тесный контакт вы сейчас установите. Мы с вами свяжемся, когда получим необходимую информацию.
Мистер Дуайер достает из кармана тонкую стопку банкнот, скрепленных зажимом, и бросает несколько купюр на стол: этого достаточно, чтобы заплатить за нас обоих. Потом он отодвигает стул, поднимается и сует газету под мышку.
– «Боятся», – говорю я.
Он останавливается:
– Что, простите?
– Сорок семь по горизонтали. Ответ – «боятся».
На его лице мелькает подобие улыбки.
– Точно! Это же пословица: «Дураки спешат туда, куда ангелы ступить боятся». Ну надо же! – Он подмигивает мне и, торопливо сказав: – Удачи, мисс Перес, – уходит.
Я осушаю свой бокал и борюсь с желанием заказать еще. Мать нам всем вдолбила, до чего опасно увлекаться спиртными напитками, но она не одобрила бы ничего из того, что я сейчас делаю. Поэтому, как говорится, где пенни, там и фунт.
Официантка возвращается, чтобы забрать бокал мистера Дуайера.
– Он не уйдет от жены, – говорит она.
– Кто не уйдет от жены?
Вытирая стол, официантка наклоняется ко мне.
– Я, конечно, извиняюсь… Вы молодая симпатичная девушка и заслуживаете большего, чем этот мужчина. Я каждый день вижу, как они приходят и уходят. Все поют одно и то же: «Жена меня не понимает, мы живем вместе только ради детей, я постоянно в командировках и мне одиноко, но кто-то же должен содержать семью». – Официантка презрительно фыркает. – По-моему, это противно.
– Мы не… Он не мой любовник, он просто старый друг семьи.
– Они все так сначала говорят. Они что угодно скажут, лишь бы подобраться к вам поближе. – Она прищуривается: – Вы не здешняя, верно?
– Верно.
– Тогда будьте осторожны. А то и не заметите, как этот город вас проглотит. Многие симпатичные девушки, такие как вы, приезжают сюда за приключениями и остаются с разбитым сердцем.
Своим матерински заботливым тоном официантка напоминает мне мою няню Магду. Отец сказал нам, что она уехала из Гаваны и поселилась у родственников в деревне. Мне понятно ее нежелание расставаться со своей страной и со своей семьей, и все-таки мне бы хотелось, чтобы она жила с нами в Соединенных Штатах.
– Спасибо. Я буду иметь в виду.
– Выпьете чего-нибудь еще?
Я заказываю еще один коктейль. Ситуация располагает.
* * *
Следующим вечером я выглядываю из такси, в котором, как в комфортной скорлупке, еду по Гарлему. На меня надвигается своим мощным фасадом отель «Тереза». Целый день я изучала окрестности своей гостиницы, а теперь попала как будто бы в другой мир. Здешние магазины и офисы можно назвать как угодно, но только не фешенебельными. Здание отеля, по сравнению с которым мой кажется мне верхом элегантности и уюта, – далеко не худшее в этой картине.
До сих пор я не осознавала, что воспринимаю Америку как рай – место, где можно не слышать речей Фиделя и не ощущать того страха, который угнетал нас в последние недели нашей жизни на Кубе. Присутствие Кастро было бы постоянным напоминанием о том, что мы потеряли, что он украл у нашей семьи. И вот теперь он здесь. Даже в нашем убежище он не оставляет нас в покое.
У входа в гостиницу толпятся люди с транспарантами. Полиция поставила ограждения, чтобы все выглядело так, будто ситуация под контролем. Но на самом деле порядком здесь и не пахнет. Этот хаос напоминает мне то, во что превратилась Гавана в первые дни после революции, когда президент Батиста сел на ночной самолет и улетел в Доминикану, оставив нас в руках Кастро и его последователей.
Энергия толпы ощущается почти физически. В Гаване Фиделя тоже принимали как мессию – с восторгом и надеждой. Для людей, которые собрались сейчас здесь, он Робин Гуд, который забирает добро у богатых и раздает бедным. Не вредит ему, вероятно, и то, что на свой грубый манер он довольно красив. Простая солдатская одежда, борода, которая кому-то может показаться экзотической, – этот тщательно продуманный образ импонирует тем, кто бунтует против старой гвардии.
Мне противно видеть лихорадочное возбуждение этих людей.
Им не придется жить при режиме Кастро. Они свободны и могут выражать недовольство правительством своей страны. Наши свободы Фидель отнял, а они его приветствуют.
– Говорят, к нему сюда Хрущев приезжал, – замечает таксист с ноткой почтительного ужаса в голосе. – Представляете?
В ответ я издаю какой-то нечленораздельный звук. Все мое внимание поглощено сценой, которую я вижу перед собой.
Кто-то вывесил из окна кубинский флаг – здесь, в чужой стране, он воспринимается как символ дерзости и отваги.
Среди собравшихся есть и те, кто, судя по надписям на табличках, протестует против преступлений режима Кастро. Но таких людей очень немного. В основном все восхваляют Фиделя, и их ликующее невежество для меня как пощечина. Сколько усилий потребуется, чтобы нас услышали и поняли!