Посмертные записки Пиквикского клуба - читать онлайн книгу. Автор: Чарльз Диккенс cтр.№ 216

– А теперь, – сказал Боб Сойер, потирая руки, – мы чудесно проведем вечер.

– Как ни досадно, но я должен вернуться в гостиницу, – возразил мистер Пиквик. – За последнее время я отвык от путешествий, и поездка чрезвычайно утомила меня.

– Не выпьете ли вы чаю, мистер Пиквик? – с покоряющей любезностью предложила старая леди.

– Благодарю вас, никак не могу, – отвечал сей джентльмен.

Дело в том, что возрастающее расположение старой леди и послужило главной причиной, побудившей мистера Пиквика удалиться. Он вспомнил миссис Бардл, и от каждого взгляда старой леди его бросало в холодный пот.

Так как мистер Пиквик решительно отказался остаться, то условились, по его инициативе, что мистер Бенджемин Эллен поедет вместе с ним к мистеру Уинклю-старшему и карета будет подана завтра к девяти часам утра. Затем мистер Пиквик распрощался и в сопровождении Сэмюела Уэллера отправился в гостиницу «Кустарник». Следует отметить, что физиономия мистера Мартина судорожно исказилась, когда он прощался с Сэмом и пожимал ему руку, и что он выжал из себя улыбку и ругательство одновременно. На основании таких симптомов те, кто был близко знаком со странностями этого джентльмена, заключили, что он чрезвычайно доволен обществом мистера Уэллера и добивается чести более близкого с ним знакомства.

– Прикажете занять для вас отдельный кабинет, сэр? – осведомился Сэм, когда они прибыли в «Кустарник».

– Нет, не стоит, Сэм, – отвечал мистер Пиквик. Я уже пообедал в ресторане и скоро лягу спать. Посмотрите, Сэм, есть ли кто-нибудь в комнате для торговых агентов.

Мистер Уэллер отправился исполнять поручение и вскоре доложил, что там никого нет, кроме одноглазого джентльмена, который распивает подслащенный портвейн с лимоном вместе с хозяином гостиницы.

– Я присоединюсь к ним, – сказал мистер Пиквик.

– Чудной парень этот одноглазый, сэр, – сообщил мистер Уэллер, шагая впереди. – Такой чепухи наболтал хозяину, что тот хорошенько не знает, на ногах он стоит или на голове.

Когда мистер Пиквик вошел, человек, к которому относилось это замечание, сидел в дальнем углу комнаты и курил большую голландскую трубку, не спуская единственного глаза с круглолицего хозяина, жизнерадостного на вид старика. Ему он только что рассказал какую-то поразительную историю, о чем свидетельствовали отрывистые восклицания вроде: «Ну, ни за что бы не поверил! Да слыханное ли это дело! В голову бы не пришло, что такие вещи случаются!», и другие возгласы изумления, невольно вырывавшиеся у хозяина, когда он встречал пристальный взгляд одноглазого.

– Здравствуйте, сэр, – сказал одноглазый мистеру Пиквику. – Прекрасный вечер, сэр.

– О да! – отозвался мистер Пиквик, когда слуга поставил перед ним графинчик бренди и горячую воду.

Пока мистер Пиквик разбавлял бренди водой, одноглазый зорко посматривал на него и, наконец, сказал:

– Как будто я с вами уже встречался.

– Что-то не припоминаю, – отвечал мистер Пиквик.

– Ну, конечно! – сказал одноглазый. – Вы меня не знаете, а я знал двух ваших друзей, которые останавливались в итенсуиллском «Павлине» во время выборов.

– Ах, вот как! – воскликнул мистер Пиквик.

– Вот-вот, – подтвердил одноглазый. – Я рассказал им одну историю о своем приятеле Томе Смарте. Быть может, они вам говорили об этом.

– Частенько, – улыбаясь, ответил мистер Пиквик. – Кажется, это был ваш дядя?

– Нет, только друг моего дяди, – возразил одноглазый.

– А все-таки удивительный человек был этот ваш дядя, – заметил хозяин гостиницы, покачивая головой.

– Да, пожалуй, что так, – согласился одноглазый. Об этом самом дяде, джентльмены, я могу вам рассказать историю, которая вас удивит.

– Неужели? – воскликнул мистер Пиквик. – Непременно расскажите.

Одноглазый торговый агент зачерпнул стакан портвейна из чаши, выпил, затянулся голландской трубкой, крикнул Сэму Уэллеру, топтавшемуся у двери, чтобы он не уходил, если ему хочется послушать, ибо эта история отнюдь не секрет, и, уставившись единственным глазом в лицо хозяина, поведал историю, которую мы изложим в следующей главе.

«Мой дядя, джентльмены, – начал торговый агент, – был один из самых жизнерадостных, приятных и остроумных людей. Жаль, что вы его не знали, джентльмены. А впрочем, нет, джентльмены, не жаль! Если бы вы его знали, то по законам природы были бы вы все теперь или в могиле, или во всяком случае так близко от нее, что сидели бы по домам и не показывались в обществе, а, значит, я бы лишился бесценного удовольствия беседовать сейчас с вами. Джентльмены, жаль, что ваши отцы и матери не знали моего дяди – они были бы в восторге от него – в особенности ваши почтенные маменьки, это я наверняка знаю. Если бы из многочисленных добродетелей, его украшавших, надлежало выбрать две, превосходящие все остальные, то я бы сказал, что это было искусство приготовлять пунш и петь после ужина. Простите, что я останавливаюсь на этих печальных воспоминаниях о почтенном покойнике, – не каждый день встретишь такого человека, как мой дядя.

Джентльмены, я всегда считал весьма существенным для характеристики дяди то обстоятельство, что он был близким другом и приятелем Тома Смарта, агента большой торговой фирмы „Билсон и Сдам“, Кейтетон-стрит, Сити. Дядя работал у Тиггина и Уэллса, но долгое время разъезжал по тем же дорогам, что и Том. И в первый же вечер, когда они встретились, дяде по душе пришелся Том, а Тому по душе пришелся дядя. Не прошло и получаса, как они уже побились об заклад на новую шляпу, кто из них лучше приготовит кварту пунша и кто скорее ее выпьет. Дяде досталось первенство по части приготовления, но Том Смарт на половину чайной ложечки обставил дядю. Они выпили еще по кварте на брата за здоровье друг друга и с тех пор стали закадычными друзьями. Судьба делает свое дело, джентльмены, от нее не уйдешь.

На вид мой дядя был чуточку ниже среднего роста, малость потолще обыкновенной породы людей, с румянцем немножко ярче. Симпатичнейшее лицо было у него, джентльмены, похож на Панча, но подбородок и нос благообразнее. Глаза у него всегда добродушно подмигивали и поблескивали, а улыбка – не какая-нибудь бессмысленная деревянная усмешка, а настоящая веселая, открытая, благодушная улыбка – никогда не сходила с его лица. Однажды он вылетел из своей двуколки и ударился головой о придорожный столб. Он свалился, оглушенный ударом, и лицо у него было так исцарапано гравием, насыпанным возле столба, что, по собственному выражению дяди, родная мать не узнала бы его, вернись она снова на землю. И в самом деле, джентльмены, поразмыслив об этом, я тоже считаю, что она бы его не узнала: дяде было два года семь месяцев, когда она умерла, и очень возможно, что, не будь даже гравия, его сапоги с отворотами не на шутку озадачили бы добрую леди, не говоря уже о его веселой красной физиономии. Как бы там ни было, а он свалился у столба, и я не раз слыхал от дяди, что, по словам человека, который его подобрал, он и тут улыбался так весело, словно упал для собственного удовольствия, а когда ему пустили кровь и у него обнаружились слабые проблески сознания, он первым делом уселся в постели, захохотал во все горло, поцеловал молодую женщину, державшую таз, и потребовал баранью котлету с маринованными грецкими орехами. Джентльмены, он был большим любителем маринованных грецких орехов. Всегда говорил, что они придают вкус пиву, если поданы без уксуса.