Тайные ходы Венисаны - читать онлайн книгу. Автор: Линор Горалик cтр.№ 12

Страница

Агата не понимает, что происходит, она задыхается, ладонь, которая зажимает ей лицо, пахнет кладбищенской землей, а вовсе не печеньем «мадлен», Агата пытается оторвать эту ладонь от себя и в то же время яростно лягается, у нее страшно болит голова, и она понимает, что ее ужасно тошнит. Постепенно силы оставляют ее, и она тихо, мешком оседает на круглый каменный край одной из могил. Руки, державшие Агату, разжимаются. Монахиня, давшая Агате кусок спеццио и старый синий комбинезон, присаживается перед ней на корточки и внимательно смотрит ей в глаза.

– Дыши вверх, – сухо говорит монахиня.

Агата сперва не понимает, потом понимает, задирает голову и старается вдохнуть как можно глубже.

– Дура, – сухо говорит монахиня.

Агату рвет, и монахиня, качая головой, похлопывает ее по спине.

– Дура и дура, – говорит она. – Ну, с первого-то раза всех рвет, а второго у тебя не будет, если, конечно, ты не совсем уж окончательная дура.

– Что это было? – сдавленно спрашивает Агата.

Монахиня молчит, а потом нехотя отвечает:

– Кому надо, тот знает, а тебе и знать не положено. Что, насмотрелась на свои желания? Понравилось тебе?

– Желания?.. – испуганно спрашивает Агата.

– А ты что думаешь, – усмехается монахиня, – ты сны сладкие видела?

– Я видела, как будто я папа… И еще я была Мелисса… И я… – начинает Агата, но монахиня отскакивает, точно Агата замахнулась на нее кулаком, и выставляет вперед обе руки.

– Эээээ, нет-нет-нет, – жестко говорит она, – мне этого не надо. Будь ты одна из нас – это бы тебе надо было отмаливать то, что ты узнала. Дыхание святого Макария – это тебе не игрушка, дура ты эдакая.

– Да перестаньте вы называть меня дурой! – возмущенно говорит Агата. – Объясните вы мне уже!

Монахиня немного смягчается.

– Это называется «дыхание святого Макария», девочка, – говорит она, – и знала бы ты, что оно делает, – ты бы от него бегом побежала. Мы, монахи, им дышим, чтобы перед исповедью все самое сокровенное о себе понять, чтобы ничего от святого не скрыть, даже такое, в чем самому себе признаться стыдно. Что ты там видела – это твое дело, это тебе перед своей святой теперь отмаливать, а мне рассказывать не смей, я твои грехи на себя не возьму! И вообще, – говорит монахиня и вдруг снова начинает сердиться все сильнее, – а ну ступай отсюда, – и она тащит Агату в темноте куда-то вперед, вдоль кладбищенских тропинок.

– А ну давай, чтобы я тебя больше не видела! Вот я тебя сейчас с лестницы-то спущу, хватит с тобой возиться! И комбинезон давай снимай, нечего!..

Вырвав локоть из цепкой руки монахини, Агата бросается бежать и бежит, пока не спотыкается о край одной из могил и не падает ничком. Сжавшись в клубочек, она утыкается лицом в ладони и старается отдышаться, а потом медленно выпрямляет руки и пытается разглядеть их в сгущающейся темноте. Нет, нет, с руками все в порядке, это точно ее руки, руки Агаты – вот подаренный мамой на десятилетие тоненький браслетик с ликом святой Агаты, сплетенным из маминых волос, вот маленький шрам, который остался, когда они с Торсоном прибежали в замок после ночной вылазки на пья'Соэрре и Агата порезалась кусочком витражного стекла, притащенным в нишу каким-то габо, – нет, нет, с руками все в порядке. Тайные желания… Господи, неужели она, Агата, так сердится на маму, что на самом деле больше всего на свете хотела бы никогда ее не видеть? Какая ужасная мысль… «А вот и не ужасная, – вдруг вкрадчиво говорит Агате голос изнутри. – Подумай, Агата: можно просто никогда не возвращаться домой! Уйти одной в город Азувим, назваться любым именем – совсем любым, Агата, например, Вероникой – и обмануть судьбу: ведь «твой святой – твоя судьба», верно, Агата? А святая Вероника – самая добрая святая на свете. И вместо сильной и строгой Агаты можно было бы стать беззаботной и глупенькой Вероникой, которая всем говорит то, что они хотят слышать… Ты же любишь сказки? Вот ты и стала бы сказочницей, маленькой врушкой, почти как Мелисса…» При воспоминании о Мелиссе Агата чувствует, что ее щеки начинают пылать. «А как насчет второго желания, Агата? – с насмешкой говорит тот же голос. – Неужели ты еще не поняла? Кажется, кое-кто хотел бы быть Мелиссой. Нет, не Мелиссой – на месте Мелиссы. Кажется, кое-кто хотел бы иметь возможность не идти ни в какой город Азувим, а прямо сейчас вернуться домой и сказать Торсону… Сказать Торсону, что…» Агата быстро прячет лицо в ладони, сердце ее колотится. Слышен тихий писк, Агата оглядывается. Глазки-бусинки следят за Агатой, но сейчас ей так одиноко, что она рада даже крысе.

– Чего же я хочу? Я не понимаю, чего я хочу, – шепчет Агата, но крыса, ничего не ответив, исчезает в кудрявых липких зарослях.

Колени и ладони у Агаты мокрые, но ей плевать. Это роса, выпавшая ночная роса, а вокруг совершенно темно, и только бледно светятся на кустах «слезы святого Макария» – нет, не светятся, отражают лунный свет, кажутся крошечными зеленоватыми звездами, висящими над самой землей, ничем не помогают стоящей на четвереньках Агате, наоборот – только мешают ей видеть. К счастью, видеть ей особенно и не надо – Агата не всматривается, а принюхивается, как собачка, и даже закрывает глаза, чтобы тусклый мерцающий свет «слез» не отвлекал ее. Пахнет землей, и сырыми могильными камнями, и чем-то отвратительно-сладковатым; пахнет спеццио – видимо, кто-то из монахов недавно ужинал поблизости после уборки могил; остро пахнет крысиным пометом, и Агата передергивается; пахнет зелеными, липкими, горькими «макариевыми волосами» – и только «мадленками», лимонными «мадленками» не пахнет совсем.

Тогда Агата пригибает голову и на четвереньках бежит вперед, вскрикивая и тихо ругаясь, когда обломок камня врезается ей в коленку или когда ладонь больно наступает на твердую «макариеву слезу». Скоро ее комбинезон тяжелеет от кладбищенской грязи; Агата старается все время бежать вперед, но через некоторое время ей уже кажется, что она движется по кругу: ей то и дело чудится слабый аромат лимона, она бросается то вправо, то влево, перед ней вырастает очередной могильный круг, в неверном свечении «слез» она пытается прочесть хоть кусочек поминальной надписи, чтобы запомнить, где находится, но буквы расплываются, а надписи совершенно жуткие: «Мы помним, как он отгрыз себе ногу…», «Мы помним, как он ел кипящий уголь…» Агате невыносимо страшно и очень хочется бросить поиски, забиться между двумя поминальными кругами, сжаться в комочек и пролежать так хотя бы до рассвета.

Страница