– Конечно, иди, – внутренне усмехаюсь я.
Даже в детстве, будучи почти бесполыми, девочки в проявлении своих эмоций всё равно отличаются от мальчиков. Девочка могла бы сюсюкать долго и повторять, что соскучилась, а этот… Сказал нужную фразу и пошёл. Подрастёт, скажет почти то же самое. «Прости, дорогая, но мне нужно идти воевать!» Или отправляться на рыбалку. Или на охоту…
Кате в конце разговора я сказала:
– Встречать меня не нужно.
Уж всяко разно Найдёнов бы меня довёз до дома, но она приехала.
Катя выдергивает меня из текущей в зал прилета толпы как редиску и тащит за собой. Хорошо, что у меня нет багажа. Только небольшая дорожная сумка, в которой небольшие сувенирчики Кате с Димкой да миниатюрная пожарная машина для Мишки. Дорогущая, зараза!
Мы быстрым шагом проходим с ней через площадь, заполненную транспортом, и садимся в её машину.
Подруга поворачивается ко мне и целует в щеку.
– С благополучным возвращением.
Только теперь я замечаю, что над правой бровью у неё залегла морщинка. Значит, Катя всерьёз чем-то озабочена.
– Что случилось? – спрашиваю я, холодея. – С Мишкой?!
– Нет-нет, – будто опомнившись, отвечает она, – с твоим сыном, как и с моим, всё в порядке. По крайней мере сегодня утром я отвезла обоих в садик и сдала на руки воспитателям…
– Тогда что?
Она медлит, соображая, как поосторожнее сообщить мне неприятную новость.
– Не подбирай слова, говори всё как есть.
– Твою Алину убили. Врачи говорят, забили насмерть.
Я чувствую, как мое сердце отрывается и падает в желудок.
Какой ужас. И слова страшные: забили. Будто она не красивая молодая женщина, а скот на бойне. Забили!
– Кого?
– Твою Алину, не помню фамилии, такую с виду хрупкую, хотя мне говорили, её голыми руками не возьмёшь.
Алина Караулова. Боец-интеллигентка, как я её про себя называла. Стойкий оловянный солдатик с отменной реакцией. Но если их было, к примеру, трое? В боевиках частенько показывают чепуху: будто один боец может отбиться от трех или четырех рукопашников. Конечно, если они так себе, самоучки, но если они примерно одного уровня подготовки, то вряд ли такое удастся. Боюсь, и те, кто подкараулил Алину, были в большинстве. При всех своих лозунгах насчет бездарности женщин-телохранительниц далеко не каждый мужчина вышел бы против неё один на один.
Вспоминается сразу всё. Дурацкое, как я считала, анонимное письмо, которое я совершенно не приняла всерьёз.
Я вообще писем не получала, а когда нашла в почтовом ящике письмо без подписи, только удивилась и всё. Письмо, как в детективах, было написано печатными буквами: «Берегись, тварь, ты ещё получишь своё!»
Я отчего-то решила, что это какая-то ненормальная девица, которой я перешла дорогу, то есть нечаянно увела мужика, которого она считала до меня своим…
– А ведь они меня предупреждали, – медленно говорю я, – но я подумала, что это чья-то неумная шутка.
– Кто тебя предупреждал, о чём? – теперь испугавшись за меня, спрашивает Катя.
– Кто – не знаю. О чём? Так, ничего конкретного, обычная угроза…
– И ты… ты не поверила в её серьезность? – ахает Катя.
– Не поверила, – мрачно сознаюсь я.
Где-то на заднем плане бешеного галопирования моих мыслей проходит одна: и сегодня, увы, я не смогу забрать моего сына из садика пораньше, как он о том мечтает.
– Ты не знаешь, когда похороны? – спрашиваю я у Кати, попутно соображая, куда мне в первую очередь ехать, чтобы всё разузнать и, может быть, успеть что-то сделать. То, что Алине уже не поможет, но по крайней мере я могла бы воздать по заслугам тем, кто осмелился поднять на неё руку. Покуситься на жизнь моей девушки!
«Но-но, – предостерегающе говорит мне внутренний голос. – Если их было трое, то и ты против них не сдюжишь…» Но голос Кати возвращает меня к действительности.
– Похороны сегодня, – говорит она, – мы с тобой едва успеваем. Надо будет только по пути купить венок и цветы… Я буду рядом с тобой!
Зачем? Неужели она думает, что в случае нападения на меня сможет чем-то помочь. Но выясняется, что она совсем не то имела в виду.
Глава двадцатая
У калитки Кавалеровых, родителей Алины, – они живут в частном секторе, – огромная толпа. Много молодежи, но и пожилых людей, скорее всего соседей, тоже хватает.
Мы с Катей проходим в распахнутые ворота. Мимо открытой дверцы катафалка, во двор, где на табуретках уже стоит гроб, возле которого застыли безмолвные черные фигуры.
Уйма венков – они выставлены почти по всей длине забора – и море живых цветов. Несмотря на зиму, мертвая Алина просто засыпана цветами.
Я ничего не вижу вокруг. То есть вижу, но без подробностей, так я оглушена этим страшным событием.
Медленно иду к гробу – Катя идёт рядом со мной, словно кто-то может напасть на меня и она приготовилась защищать.
– Алина, – шепчу я, склоняясь над восковым и будто чужим профилем. Пахнет какими-то химикатами – сейчас покойников многие бальзамируют, хотя на дворе вовсе не жаркое время года.
Наверное, кроме всего прочего, лицо Алины подкрасили, но сквозь тональный крем мне виден кровоподтек, идущий от виска к скуле, и другой, на подбородке, прикрытый белым платочком.
– Ты зачем пришла? – цедит кто-то сквозь зубы прямо надо мной. – Полюбоваться?!
Я испуганно поднимаю голову и встречаюсь с парой черных глаз, горящих ненавистью.
– Но я же… меня не было в городе.
– Ты зачем устроила свою дурацкую фирму? Чтобы загребать деньги чужими руками? Чтобы молодая красивая женщина кого-то там защищала. Где ты такое видела?
Это старшая сестра Алины. Я даже не подозревала, что она меня так ненавидит. Ненависть именно застарелая, не сегодняшняя. Кажется, ещё немного, и она вцепится мне в глаза своими нарощенными ногтями.
Хорошо, Катя не дремлет. Она как-то боком, плечом втискивается между нами и отталкивает прочь… Нину, вроде так её зовут.
– Пойди пройдись, – шепчет она, – нашла время свой яд выплескивать.
Я поднимаю голову – какая-то женщина напротив смотрит на меня с неприкрытым интересом. Для кого-то беда, а кто-то тешит свое любопытство.
– Привет, Ванесса. – Теперь, когда перед моими глазами рассеялся туман, я вижу «своих»: девушек из фирмы, Сеню Гурамова, ещё нескольких знакомых спортсменов – они расступаются и принимают меня в свое дружеское кольцо, где я могу успокоиться и перевести дух.
Мы с Катей действительно поспели в самую последнюю минуту, потому что едва я отхожу от гроба, как его поднимают на плечи какие-то мужчины и несут к катафалку.