– Тогда давай, стучи!
– Но она меня не вызывала.
– Придумай что-нибудь. Скажи, что ты принесла ей кофе. Или цветы… Вот-вот, скажи, что кто-то прислал ей цветы. Если она и вправду дура, как ты говоришь, то она не усомнится. Таким кажется, что все в них влюблены… Она хоть красива?
– Смотря на чей вкус. Она по характеру такая пресная, что внешности и не замечаешь.
"Ах, ты, дрянь мелкая! – мысленно возмутилась Соня. – Ей, значит, и моя внешность не нравится!" Но тут же решила, что открывать дверь всё равно не будет.
Неизвестно, чем бы всё это закончилось, если бы она не услышала ещё один мужской голос. И в нём такие знакомые нотки!
– Что вы здесь делаете?
Какое счастье, что это Григорий! Но ему почему-то никто не ответил. Соня расслышала топот быстрых легких ног – скорее, женских, затем глухой удар, ещё один, стук падающего тела, и опять топот убегающих ног. На этот раз куда более тяжелый.
Теперь Соня бегом вернулась в номер и поискала глазами что-нибудь тяжелое. Отыскался подсвечник в виде не то пастушки, не то просто селянки с кувшином на плече, как раз и служившим подставкой для свечи.
Она осторожно отодвинула задвижку, со всеми предосторожностями повернула ключ в замке и выглянула наружу.
Так и есть, Тредиаковский без сознания лежал подле двери. Одетый во всё тот же черный костюм, но ни усов, ни бороды, ни пресловутой фески на нём не было, а рука, которую он не разжал и падая, сжимала какой-то небольшой саквояж. Наверное, в нём и был весь его арсенал для преобразования внешности.
Соня как могла за плечи, волоком, втащила Григория в номер и опять закрыла дверь на ключ и задвижку. Она приложила ухо к груди своего "документального" супруга – дышит! Осторожно ощупала голову. На затылке молодого мужчины оказалась огромная шишка, которая продолжала расти.
Девушка сбегала в ванную, намочила край полотенца и приложила к его голове. Тредиаковский застонал и медленно открыл глаза.
– Софья Николаевна, в гостинице обрушился потолок?
– Отнюдь, – покачала она головой. – Вас всего лишь ударили по голове.
– Кувалдой?
– Думаю, это был кулак, – скромно заметила она.
– Вы считаете, от кулака может так болеть голова?
– Не знаю, – призналась она, – меня пока по голове никто не бил. Тьфу-тьфу…
Интересно, может женщина в двадцать пять лет так круто меняться, что становится совсем другим человеком? Такие философские мысли приходили в голову княжны Астаховой, когда она смотрела на спящего, до синевы бледного, Тредиаковского и вспоминала, как затащила его на свою кровать – до его кровати тащить было не в пример дальше!
Мало того, княжне пришлось раздеть Григория – до нижнего белья! Это ей-то, которая до сих пор никогда не видела мужчин в неглиже. Разве что, в домашнем халате.
Но вот, раздела, увидела, и… ничего не случилось. Она так и осталась девственницей… Ого, её сиятельство позволяет себе даже такие рискованные шуточки!
Григорий со стоном перевернулся на бок, и Соня поднялась из кресла, чтобы опять принести из ванной намоченное в холодной воде полотенце. Потом положила на его лоб ладонь. Таким привычным жестом, словно прежде когда-нибудь ухаживала за больными. Не было такого! Неужели подобные привычки – женские по своей сути?
Однако, именно эта мысль княжну заинтересовала: никогда прежде она не ухаживала за больными, а значит, и не ей решать, насколько человек болен. Идя в своих рассуждениях дальше, приходишь к единственному мнению: нужно позвать врача.
Но пока… Соня осторожно вынесла саквояж Тредиаковского в другую комнату и открыла его. Что она хотела там найти? А вот это самое – оружие. Кажется, он называется револьвер. Соня видела его один раз в жизни. Лет десять назад. Тогда к отцу приехал в гости его товарищ, который из Англии как раз и привёз похожую штуку.
– Посмотри, дочь, какая красота! Называется револьвер. Умеют англичане мир удивлять.
В словах отца было такое восхищение, что Соня подошла и, чтобы угодить родителю, пальцем потрогала этот самый револьвер.
– Железный, – сказала она тогда, лишь бы что-то сказать.
– Да уж, не из теста! – отчего-то с раздражением сказал Николай Еремеевич и с видимым сожалением отдал оружие другу.
И вот теперь, держа револьвер в руках, Соня жалела, что десять лет назад оказалась такой нелюбопытной. Нет, чтобы спросить, как действует эта вещь. Тогда она могла бы при случае… выстрелить в кого-нибудь? Нет, но хотя бы знать, на что нужно нажимать, если на нее, как на Григория, кто-то вздумает напасть.
Она рассматривала оружие, с трудом удерживая его двумя пальцами, так что в конце концов пришлось прибегнуть к помощи другой руки. Как же им пользуются-то? Помнится, отец брал его в руку – а не пальцами!
Ага, револьвер и сам будто прыгнул в её ладонь и сам в ней вполне удобно устроился. Вот это отверстие как раз для указательного пальца – так и хочется им нажать!
Она осторожно освободила руку от оружия. Или оружие от своей руки? Как, оказывается, заразительно общение с ним! Как приятно ощущать его тяжесть, которая обещает тебе защиту от всякого недруга.
Однако, какие опасные мысли рождает всего лишь оружие в руке! Защита. Но какой ценой? Разве нельзя из этого револьвера убить человека? Ещё как можно!
Соня попробовала положить его в сумочку, которую вешала на пояс. Совсем недавно в ней поместился слиток весом шесть фунтов. Нашлось место и револьверу.
Наверное, Тредиаковский рассердится, что она копается в его вещах. Но Соня больше ничего толком и не разглядывала: ни какие-то бумаги, ни конверты, в которых тоже что-то было. И два флакона темного стекла. И пакетик с каким-то порошком. Пусть, это его секреты. Но оружие… не может же Соня выйти без него из номера, если ей нужно будет позвать врача для Григория!
Она могла бы позвать посыльного, но кто знает, вдруг вместо него придёт Иветта. Кстати, почему она заподозрила Софью?.. Всё ясно, попав в номер Григория, княжна решила, что ей больше ничего не угрожает. Нет, парик она точно не снимала. И дурочкой точно прикидывалась, но чём-то всё же насторожила.
А, может, она рассказала своим хозяевам о странной русской женщине, вот они и решили проверить. Странная, иными словами, подозрительная. Но, открой номер, чтобы они сделали? Тоже дали бы Соне по голове и уволокли с собой? Она поежилась – серьёзный человек устроил на неё охоту.
Значит, Флоримон её не обманывал – он действительно король Дежансона, и все, кто обслуживает приезжающих сюда на воды, не кто иной, как его тайные придворные. И то, что его слуги проделывали с Агриппиной, они проделывают со всеми женщинами, которые попадают к ним в руки.
Тогда, кто знает, не вызовут ли и к Григорию доктора из свиты маркиза де Баррас? А он, например, отравит молодого человека? Или даст ему снотворное, чтобы Соню без помех утащили из номера…