– Кстати, – пробормотал он, засыпая, – в тетрадке, той, что лежит возле телефона, записан домашний адрес Натальи Романовой. А работает она в цирке на Цветном бульваре…
Глава двенадцатая
– А как там, кормилица, твои занятия на почве ликвидации безграмотности? – внешне безразлично поинтересовался Подорожанский, ведя Виринею Егоровну под руку, в то время как Ян нес рядом его чемодан. – Небось, уже и газеты читаешь?
– Буквы я, Алешенька, многие знаю, – потупилась старушка, – да вот складываются они плохо! Как начну бекать да мекать – ну чистая овца! Да шибко ли интересна тебе моя грамотность? Небось, Зою вспомнил?
– Она, кстати, здорова?
– Здорова, милок, здорова, чего и тебе желает!
– А чего вдруг ты, Егоровна, с таким сердцем это говоришь?
– А то, родимый, что ты со своей медициной так бобылем и останешься! Прости, что и скажешь!.. Зоинька-то замуж выходит!
– Так быстро? Меня же всего неделю в Москве не было!
– Хорошие в девках не засиживаются. Всяк их побыстрее поймать норовит, пока другие не перехватили.
– Да уж, мне за ними не угнаться! И за кого же она выходит?
– За Знахаря, – подал голос Ян.
– За Алексеева, значит? Хороший у девушки вкус: и человек он славный, и врачом настоящим будет! А мне что ж… Значит, не судьба! Да и стар я для неё.
– Только тем и утешайся! Годы идут, а внучка мне, видимо, так и не дождаться!
– Кстати, Алексей Алексеевич, – вспомнил Ян,– он ведь просил вам приглашение на свадьбу передать.
– А что, я пойду, – оживился Подорожанский, – давно на свадьбах не гулял. На который час назначено?
– На шесть вечера.
– Видишь, Егоровна, я ещё и отдохнуть успею. Пироги-то напекла? – спросил он ворчливо.
– Напекла. Твои любимые, с капустой. И с рыбой.
– А рыба откуда?
– Семеныч сома принёс. Денег брать не стал, а вот бутылочку спирта, что я на орехах настаиваю, забрал. Говорит: "Такую в магазинах не купишь…"
– Добытчица ты у меня!
У их дома Ян попытался распрощаться, но и профессор, и Виринея Егоровна и слышать о его уходе не хотели.
– Мне же ещё на свадьбу переодеться надо, – слабо сопротивлялся Ян.
– Знаю я твое переодевание! – отмахнулся Подорожанский. – У тебя же одна рубашка, да и то, небось, на тебе?
Ян смутился.
– Вот видишь, а я, между прочим, тебе подарочек привёз. Как раз к такому случаю… А ещё я кое о чём догадался! – профессор погрозил пальцем. – Думаешь, один ты можешь в душах читать?
– Внутри – это ещё не значит в душе, Алексей Алексеевич. В душе я пока не умею.
– А я умею. Доказать? Пожалуйста! Ты наконец познакомился с девушкой.
Ян уже успел поставить чемодан на пол в прихожей, а то от удивления мог бы его и выронить.
– Откуда вы знаете?!
– От верблюда! – самодовольно поднял брови Подорожанский и расхохотался. – Какой же ты ещё мальчишка, Янек! Откуда! Да у тебя же всё на лице написано. Чтобы это прочитать, нужен всего лишь житейский опыт…
Проскользнувшая в квартиру раньше их Виринея Егоровна уже звенела на кухне посудой, но, несмотря на возраст, слух у старушки был отменный.
– Пошто моего любимца обижаешь? – крикнула она. – Ужо смотри мне!
– Дожил! – переодеваясь, жаловался Подорожанский. – Раньше всегда я был любимцем, а сейчас какой-то студентик… Не на того ставишь, Егоровна, неизвестно, что из него получится, а я – вот он, готовый профессор… Может, в кухне пообедаем?
– Еще чего! – возмутилась Виринея Егоровна. – У нас сегодня праздник!
– Какой такой праздник?
– Совсем плохой стал, – шутливо посокрушалась появившаяся в дверях старушка. – Хозяин приехал, вот какой!
Между тем Алексей Алексеевич распаковал чемодан.
– Сначала – женщине! – торжественно произнес он и позвал: – Иди, Егоровна, принимай подарок!
Он вынул из пакета белую кружевную пуховую шаль.
– Куда же мне такую красоту? – ахнула кормилица. – Больших деньжищ, небось, стоит?
– Куда-куда, – рассердился профессор. – Носить! А насчет деньжищ шибко-то не воображай! За что тут платить, когда сплошь дырки?
Он засопел и отвернулся, увидев, как по лицу растроганной Виринеи Егоровны поползли слезы.
– Так я и знал!.. Надеюсь, вы, молодой человек, над моим подарком не станете причитать?
Он небрежно вручил Яну пакет с белой мужской сорочкой, покрытой белой же вышивкой. Ян смотрел на неё во все глаза, как Золушка на хрустальные туфельки. Он мысленно представил сорочку на себе в сочетании со старенькими брюками и худым пиджаком, и невольно вздохнул.
– Няня! – крикнул Подорожанский, делая вид, что не замечает Янековых раздумий. – Ты не помнишь, где мой институтский костюм?
– Дак в шкапе, батюшка, куда ж ему деться?
– Неси!
– На что он тебе? – Виринея Егоровна перевела взгляд с Подорожанского на застывшего Янека и кивнула: – Бегу, родимый, несу!
Янек всё ещё не понимал причины их суеты, пока из шкафа не был вынут со всеми предосторожностями дорогой черный костюм, сшитый, судя по всему, ещё в начале века.
– Не успели мне сшить этот костюм, как я из него вырос, – вздохнул профессор. – Буквально за два года набрал "солидности" килограммов на десять… Примерь-ка ты, дружок, может, тебе подойдёт?
– Алексей Алексеевич, – растерялся юноша, – я не могу!
– Можешь! – рассердился тот. – Что же мне его, на барахолку нести? А у тебя девушка появилась. Примеряй, не зли меня!
Пиджак оказался Яну немного великоват, а брюки коротковаты.
– Брюки-то я в момент удлиню, – заглянула ему в глаза Виринея Егоровна. – Бери, Янек, Алеша тебе от чистого сердца дарит! А от меня галстук прими, давай я тебе его бантом завяжу… Гляди, Алешенька, какой красавец! Перед таким любая девка не устоит!
За обедом они засиделись. Ян давно чувствовал себя своим в доме профессора и, хотя старался не злоупотреблять гостеприимством старших товарищей, бывал здесь с удовольствием, восполняя этими встречами тоску по домашнему теплу, которого у него давно не было.
В половине шестого Ян должен был встречаться на условленном месте с Таней. Времени у него оставалось совсем мало, и Ян предложил Подорожанскому отправиться вместе.
Девушка стояла на самом ветру, не догадываясь хотя бы спрятаться в подворотне, а когда мужчины подошли поближе, они увидели, что лицо у Тани залито слезами, и она продолжает тихо плакать, всхлипывая как ребенок.