Настройку проводил член ордена, обладающий необходимым опытом. Дети были выстроены вперемешку лицом к панелям, чтобы их голоса совпадали со звуковыми колебаниями панелей. Настройщик ударял специальной палочкой по панели и заставлял девочку и мальчика в унисон брать соответствующий звук, корректируя их тональность с тональностью панели, добиваясь только одному ему известного звучання. Из кабинета до слуха любопытствующих служителей доносились то небесной, тонкой чистоты голоса, то басистые звуки, то даже звуки, напоминающие рычание диких зверей.
Когда предварительная настройка была проведена и дети, освоившись, стали работать синхронно, как один организм, приступили к основной фазе настройки. Она началась в полнолуние. Дети чувствовали себя более уверенно, однако волновались очень сильно. Это было видно по их бледным лицам, которые еще оттенялись белыми одеждами. Они стояли, словно призраки, в колеблющемся свете всего одной большой свечи, воск для которой был собран с четырех пасек страны, расположенных по сторонам света: на юге, западе, севере и востоке. Она распространяла вокруг себя приятный запах, который действовал на детей успокаивающе, и они жадно ловили его ртом, когда он достигал того места, где они стояли. По сигналу настройщика дети начали петь сначала отдельными голосами, затем все хором, замирая на мгновение по велению настройщика, и вновь продолжая петь.
Созданная их голосами какофония звуков , казалось бы, не имела никакой мелодии, тем не менее она производила особое впечатление на служителей двора, находившихся неподалеку. Звуки то поднимались высоко, и от их звучания закладывало уши, то резко падали вниз, подобно водопаду, разбиваясь на отдельные голоса, сочетающие определенную тональность, то неслись ровно, словно лошади в галопе, стараясь догнать ранее ушедшие вперед ноты. В период этой «кантаты» архитектор ходил со свечой по комнате, подправляя панели и фокусируя их на зеркало, которое то дрожало мелкой дрожью, то искрилось от света свечи, который усиливал мертвенно-белый цвет луны. Отрегулированные панели как бы приобретали совершенно другой оттенок и по ним медленно, а кое-где и быстро переливались волны света непередаваемого оттенка. Наконец архитектор отрегулировал последнюю панель и махнул рукой. Хор замер и в янтарной комнате наступила тишина. Уставшие дети открыли глаза и ахнули от удивления. Комната была наполнена густым янтарным цветом различных оттенков, который, смешиваясь с запахом горящей свечи, перекрывал свет круглой луны, струившийся из окна и наполнявший всю комнату снизу вверх. Всем присутствовавшим стало казаться, что они, поднявшись ввысь, плывут по небу куда-то в манящую даль, переходящую в бесконечность, а внизу вместо пола − плотный лунный свет, который медленно от ног поднимается все выше и выше, постепенно охватывая кисти рук, доходя до плеч, и казалось, еще мгновение − и всех охватит бледное холодное пламя, которое поглотит все.
Преодолев оцепенение, архитектор дунул на свечу, и та, отразившись последний раз своим светом в янтаре, мгновенно погасла. Остался только лунный свет, который потерял свою завораживающую привлекательность и стал ужасающим и отталкивающим. Настройщик, смахнув пот с лица, взял за руку ближайшего к нему ребенка и направился к выходу. Остальные, следуя за ним, вышли из комнаты, в которой остались только магистр и архитектор.
– Ну что, − сказал магистр, − кажется, дело сделано, теперь надо установить здесь стол и кресла для посетителей слева и справа, дать кабинету отстояться, ну и начать действовать.
– Полностью согласен с вами. Однако на душе что-то мрачно. Терзает сомнение, все ли мы сделали правильно? Ведь малейшая неточность может сыграть с нами злую шутку, вызвав обратный эффект, или повернуть потоки энергии не в ту сторону. Что из этого выйдет, трудно себе представить.
– Ничего, надеюсь, все будет хорошо, − ответил магистр. − Мы завтра же проведем специальную мессу в честь успешного окончания наших дел.
–Я бы хотел, чтобы это было не окончание, а успешное начало нашей работы, ведь предстоит еще доделать кое-какие детали к панелям, − мягко возразил архитектор.
И магистр с ним молча согласился, кивнув в ответ.
Так, переговариваясь, они не торопясь вышли из комнаты. Последним шел архитектор. Приостановившись, он бросил взгляд в глубь кабинета и, двумя руками взявшись за медные ручки, закрыл высокие белые двери, которые с большим трудом встали на место, причем правая, как бы более тугая, закрылась с каким-то щелчком. От этого щелчка по касательной задрожал паркет. Эти колебания, едва заметные человеческому глазу, перешли на янтарные панели, и центральная из них, не укрепленная в пазах должным образом, сдвинулась и едва заметно перекосилась. Это вызвало волну колебаний по всем панелям. От этого их свет стал хаотично меняться, а затем замерцал совершенно другим оттенком, чем при настройке. Однако архитектор этого не видел, он медленно, уставшими шагами догонял шедшего впереди магистра.
Через несколько дней в янтарном кабинете установили письменный стол Фридриха, сделанный из орехового дерева с бронзовыми письменными принадлежностями и креслами для посетителей слева и справа от стола. По распоряжению короля принесли туда часть деловых бумаг, которые требовали незамедлительного решения. В один из дней в кабинет пришел Фридрих и стал работать с документами, подписывая и сортируя их по содержанию. Примерно через час у него начали болеть виски, а затем появилась слабость, которая полностью парализовала его. Собравшись, он волевым усилием заставил себя встать и на ватных ногах вышел из кабинета. По мере удаления от него самочувствие его улучшалось. Приписав эти симптомы общему недомоганию, король буквально через день наведался в янтарный кабинет. Однако и в этот раз он почувствовал, что не в состоянии не только работать, но и находиться в этом кабинете. Буквально через неделю, после посещения королем янтарной комнаты во дворце стали происходить странные вещи. В двенадцать часов ночи над комнатой поднимался световой столб, уходящий далеко в небосвод, в ореале которого, колебаясь, мерцали едва различимые фигуры. На закрытых на ночь окнах колыхались и раздвигались занавески. Сами по себе во всем дворце гасли и вновь вспыхивали свечи, а пустые, еще не оформленные комнаты дворца наполнялись неведомо откуда несущимися голосами и криками. Все это явилось сдерживающим фактором, который не позволил королю Фридриху переехать в новый берлинский дворец. Прислуга была перепугана и начала массово бежать оттуда. Наконец в одну из лунных ночей, в период, когда эти явления были наиболее интенсивными, янтарные панели рухнули со всех четырех стен, отбросив к выходу письменный стол со всеми находящимися там бумагами, которые веером рассыпались по полу.
На следующее утро король, узнав об этом, пришел в ярость. По его приказу было заведено дело о государственной измене. Готфрид Туссо был арестован и окончил свои дни в тюремных застенках, а архитектор Шлюттер был с позором изгнан из страны. Ранее оттуда выехал и великий магистр, который понял, что задуманная им программа не сработала. О государственной измене под барабанный бой говорилось на всех площадях Пруссии. Это было сделано для того, чтобы нейтрализовать упорно ходившие в народе слухи о непонятных вещах, которые происходили во дворце. Изгнание главных виновников этого и прекращение деятельности ордена розенкрейцеров должны были положить конец их распространению.