— Мне кажется, или так уже было? — спросил он, переведя взгляд на врача.
— Было. И вы снова шутите, — весело кивнул тот. — Признаться, меня это радует, молодой человек. В вашем случае это верный признак, что вы идёте на поправку.
— Мама Глаша, хватит плакать. Не покойник я. И даже не призрак. Лучше молочка налей, — решил озадачить тётку парень, зная её деятельную натуру.
Охнув, Глафира вихрем унеслась куда-то за печку и принялась греметь посудой, попутно ругая себя на все лады. Спустя три минуты такой суеты она стояла рядом с лежанкой, держа в одной руке кружку с молоком, а во второй — изрядный кус свежего хлеба. Попробовав сменить позу, Мишка не сдержал страдальческого стона. В голове словно граната взорвалась. Отдышавшись, он покосился на замершего на табурете доктора и, вздохнув, тихо сказал:
— Прости, мама Глаша, сам пока не могу.
— Сейчас, Мишенька, сейчас, — засуетилась тётка, осторожно присаживаясь на край лежанки и отрывая от краюхи небольшой кусочек.
— Доктор, давно я тут валяюсь? — прожевав, спросил Мишка.
— Третий день. Признаться, вам неимоверно повезло. Видел я то орудие, из которого в вас стреляли. Это не ружьё, это, прости господи, ручная мортира. Пуля ударила вас по голове вскользь. От наружного края левой брови по лбу к краю волос справа. Шрам изрядный будет. А пока левый глаз у вас заплыл, впрочем, правый тоже.
— Я заметил, что толком не открываются. А сам левый глаз цел? — быстро уточнил Мишка.
— Внешне всё в порядке. О качестве зрения судить пока рано, — пожал врач плечами. — Да уж не думал, что увижу когда-нибудь человека такой везучести.
— А как я дома-то оказался? — помолчав, уточнил Мишка.
— Вас казаки привезли. И меня тоже, — добавил врач, скривившись.
— Что-то не так? — насторожился парень.
— Ну, если не вспоминать, что меня попросту перекинули через седло, словно барана, и привезли сюда, даже не сообщив, что произошло… — доктор снова скривился. — Хорошо хоть саквояж мой не забыли прихватить.
— Сколько мы вам должны, доктор? — Мишка решил сменить тему на более для него приятную.
— Уже всё оплачено, — отмахнулся врач. — Должен признать, что казаки не поскупились. В общем, поправляйтесь и ни о чём не беспокойтесь. Как себя чувствуете?
— Голова болит так, словно уже на части развалилась, — признался парень.
— Ну, это нормально при таком ранении. Было бы гораздо хуже, если бы уже ничего не болело, — усмехнулся доктор.
— Угу. Если вам за пятьдесят, вы проснулись утром и у вас ничего не болит, проверьте, а живы ли вообще, — ляпнул Мишка раньше, чем успел сообразить, что именно собирается сказать.
— Браво! — расхохотался доктор. — Вот такого я ещё не слышал. Должен признать, в моём деле это можно признать как руководство к действию.
— Пользуйтесь на здоровье, — усмехнулся в ответ Мишка.
— Ну что ж. Главное у нас получилось. Вы очнулись и даже начали шутить. Теперь всё от вас зависит. А я могу только помочь. До завтра, молодой человек, — с улыбкой попрощался врач и, поднявшись, направился к двери.
— Хочешь чего, сыночек? — устало спросила Глафира, когда за ним дверь закрылась.
— Ты мне просто молока налей и рядом на табурет поставь. А сама отдыхать иди. Вижу ведь, ночами не спала, — вздохнул Мишка, стараясь придать своему голосу теплоты.
— Да как же это, Мишенька?! — вскинулась тётка. — Как же я отдыхать стану?
— Просто. Ляжешь и поспишь. Всё равно я отсюда никуда не денусь. Да и мне отдохнуть не помешает. Да уж, повезло.
— Не гневи Бога, сынок. На волосок с костлявой разминулся.
— На то и война, мама Глаша.
— А что тебе до той войны? — вдруг последовал вопрос. — Ты не солдат, не полицейский. Крестьянин. Ну, охотник хороший. И всё. И чего тебе до той войны? Чего полез? — возмутилась Глафира, явно начиная заводиться.
— Мама Глаша. Ты просто вспомни, что с твоей сестрой, матерью моей, случилось, — тихо ответил Мишка, пытаясь посмотреть ей в глаза одним глазом. — Думаешь, такое забыть или простить можно? Нет, мама Глаша. Я эту сволочь давить буду везде, где только найду. Говорят, раньше предки наши за своих убитых виру кровью брали. Это потом уже попы про всякое прощение да вторую щёку рассказывать стали. Ну да это пусть они сами прощают. А я не смогу. Да и не хочу. Не хочу родную кровь забывать.
— Ты мужик. Тебе решать, сынок, — вздохнула Глафира после долгого молчания.
— Иди отдыхай, мама Глаша. Я позову, ежели что. Всё равно без тебя не управиться.
Тётка, поднявшись, осторожно погладила его по распухшему лицу и, пройдя в свой закуток за печкой, немного пошуршав одеждой, затихла. Мишка же, прикрыв глаз, вернулся к своим размышлениям. Если всё, что рассказал врач, правда, то контузило его крепко. Благо всё случилось в самом начале августа. Значит, до начала охотничьего сезона время ещё есть. Главное, чтобы со зрением всё прошло без последствий.
Впрочем, теперь, когда у него есть аж четыре прицела, это тоже не самое страшное. Шрам на морде тоже ерунда. Не артист какой, чтобы за гладкость кожи переживать. Интересно было бы посмотреть на ту фузею, из которой в него пальнули. Стоп. Как там доктор сказал? Ручная мортира? Это что ж получается, казаки её с собой приволокли? Если да, то нужно будет её выкупить и на стенку повесить. На память.
С этой мыслью парень провалился в сон. Проснулся Мишка от огромного желания посетить свой новый теремок на краю огорода. Сладко зевнув, он аккуратно пошевелил головой и, убедившись, что всё не так страшно, решил сделать попытку сесть. Но едва только ухватился рукой за край лежанки и начал напрягать пресс, чтобы сесть, как голову тут же пронзило болью. Не удержавшись, он в голос застонал, и тут же от печки донеслись быстрые шаги.
— Что сыночек? Больно? Плохо? — засуетилась тётка.
— Нормально, мама Глаша. Вот думаю, как бы до ветру мне… — Мишка смутился, не зная, как быть.
— Ох ты господи, нашёл беду, — усмехнулась женщина с явным облегчением. — Сейчас, — она вынеслась из избы, чтобы через минуту влететь обратно со старым глиняным горшком в руках. — Вот, держи. А как управишься, я и вынесу.
— Прости, мама Глаша, — ещё больше смутился Мишка. — Опять тебе за мной ходить.
— Ой, сынок, то и не беда вовсе, — ласково улыбнулась женщина. — Без тебя куда хуже будет.
Сунув ему в руки горшок, она снова куда-то выскочила. Воспользовавшись моментом, парень быстро справил нужду и, осторожно поставив посудину на пол, перевёл дух.
— Блин, правду говорят, что у человека душа под мочевым пузырём находится. Как облегчишься, так и на душе легче, — с кривой усмешкой проворчал он, осторожно устраиваясь поудобнее. — Ну, и чем займёмся, друг ситный? — спросил он себя, отдышавшись.